БП
Шрифт:
– Не-е!!!.. Не-е на-ада!!!.. Нет!!!.. С-смилу-уйтесь!!!.. Де… Денис Анатольевич!!!..
– Молитвы помнишь? Давай, время идёт…
– Не-е на-ада! Не-е на-ада!.. Нет!.. – Подпол с ужасом смотрит на пятерых бойцов с винтовками в положении "К ноге". – Не-е… Не имеете права!..
– Не имею права? После того, что ты сказал про мою жену и дочь? Я не имею права?!.. У меня был чёткий приказ – или арестовать вас всех, или, при невозможности доставить сюда – ликвидировать. Так что будем считать, что ты оказал сопротивление при задержании. Или вообще тебя не было. Сейчас вот трупик дотащим до ближайшей проруби и – адью. В лучшем случае после ледохода всплывёшь где-нибудь… По частям… Не тяни время! Молиться, как я понимаю, ты не
Конвоиры подходят к Барановскому, заламывают ему руки, когда он начинает судорожно от них отбиваться, затем куском простыни завязывают глаза и возвращаются на место…
– Товсь!..
"Расстрельная команда" клацает затворами. Будущего "покойника" колотит крупная дрожь, колени подгибаются, он еле стоит на ногах. Но падать пока не собирается…
– Цельсь!..
Даже я чувствую, как секунды летят всё медленнее и медленнее…
– Пли!
Залп пяти стволов бьёт по ушам. Вокруг "мишени" в деревянных лежаках появляются чёрные дырочки. Барановский оседает на пол так натурально, что даже я бы поверил, не то, что какой-то Станиславский. Надо работать, пока не очухался!..
– Кто ваш главный?! Где он?! Как его найти?! Отвечать!!!..
– Я… Я не з-зна… Не знаю. К-как е… Его… Н-найти… – Подполковник не сможет справиться с прыгающей челюстью.
– Братцы, поднимите его и привяжите как-нибудь. Чтоб целиться удобней было. – Обращаюсь к конвойным.
Распятие из него изображать не стали, привязали руки к верхней ножке нар и оставили в позе "ныряющего человека".
– Последний раз спрашиваю: кто главный и где его найти? Не делай из меня дурака! Ни за что не поверю, что нет у вас экстренной связи! Даю минуту, потом расстреляю всерьёз. Веришь мне, с…ка?!..
– Я… не-е… З-зна-аю…
– Пятьдесят секунд!..
– Ради… Бога!.. Го… Господин кап-питан!.. Я не-е знаю!!!..
– Сорок секунд!..
– Нет! В-ы не… Не мож-жете… Вот так!…
– Тридцать!..
– Де-енис Анат-тольев-вич!.. Госп-поди… Д-да не з-знаю я!..
– Двадцать!..
– Эт-то бесч… Человечно… Т-то… Что вы… Д-делаете…
– Десять!..
– Н-ну рад-ди всего св-вято-ого! Н-не знаю!..
– Ты сам сделал выбор! Отделение, товсь! – Отхожу к бойцам. – Цельсь!..
– Я с-скажу!!!.. Я с-скажу!!! – Барановского прорывает диким криком. – Всё! Всё скаж-жу!!! Только не… Не стреляйте!!!..
Снова подхожу поближе и задаю два самых интересных вопроса:
– Кто? Где искать?
– Мих… Михаил Терещенко… Он… Он на квартире… Какого-то стихоп-плёта… Я п-помню адрес… У… Уб-берите с-солдат… Д-денис Анат-тольевич…
Пока конвоиры развязывают подполковника, отправляю Фомича с его бойцами вернуть одолженные винтовки. Затем снова оборачиваюсь к "жертве произвола"… Ох, блин, а штанишки-то у него мокренькие! Перепугался, бедолага. Вот сразу бы сказал, и ничего бы этого не было…
– Так, братцы, отведём в камеру, найдите ему где-нибудь портки и подштанники. – Штаны-то не только мокрые, он же теперь всю тюрьму завоняет…
Далеко не каждый вечер у Бориса Александровича Энгельгардта был таким насыщенным и эмоциональным. Сначала пришлось разбираться с заграничными "друзьями", двое из которых вообразили, что Россия ничем не отличается от какой-нибудь индейской резервации и что любую бабу можно безнаказанно повалять на лавке. Но как только он прибыл на место "тайной вечери", злость на новых подчинённых и досада за закономерно последовавшее опоздание сменились искренней благодарностью Всевышнему за непредвиденную задержку. Правда, с некоторой примесью страха…
В доме не было никого. И там явно произошло что-то, не совсем поддающееся объяснению. Разбросанная мебель, гильзы на полу, оброненный кем-то портсигар… Во флигеле, где должен был размещаться отряд американских боевиков, картина была ужасающей. Внутри были только
В гараже сиротливо стояли испорченные броневики, на которые, признаться, Борис Александрович рассчитывал, но… Не хватало проводов зажигания, орудийного замка и отсутствовали жизненно необходимые им сейчас пулемёты со столь же драгоценным запасом патронов. Кто мог сделать такое – Борис Александрович мог только догадываться. На секунду им овладела паника, но, всё же, он смог отогнать прочь ненужные и вредные эмоции. Да, они понесли определённые потери, ещё даже не начав бой. Но лишиться двух бронеавтомобилей и десятка опытных бойцов – это не значит потерпеть поражение. В его распоряжении еще достаточно сил и, самое главное, – вчера была достигнута договорённость с начальником Михайловского артиллерийского училища о совместных действиях. Доселе колебавшийся генерал Леонтовский, воодушевившийся беседой "на самом верху", обещал подать условный сигнал и вывести группу офицеров и юнкеров, чтобы ударить в спину пикету на мосту. Да и у самого Энгельгардта в активе имелись восемь броневиков и личный "батальон". Около трёх сотен наёмников, разагитированных солдат, не желающих возвращаться на фронт "выздоравливающих" из госпиталей, пойманных дезертиров и прочего людского материала. Прорвавшись через Литейный мост, они возьмут штурмом "Кресты", освободив сидящих там и раздав им оружие из захваченного к тому времени Арсенала. Тот же Леонтовский обещал передать в его, Энгельгардта, распоряжение батарею училищных орудий, правда, без боекомплекта. Но в результате неимоверных усилий полученные два десятка трёхдюймовых снарядов уже лежали в ящиках в одном из грузовых авто. Сколь бы ни была многочисленной охрана тюрьмы и оружейных складов, пушкам им противопоставить будет нечего.
Борис Александрович жестом подозвал поближе своего "ординарца", финна Тойво Вялсяйнена, примкнувшего к "американцам" в одном из кабаков Стокгольма ещё по пути сюда:
– Возьми троих и приберитесь здесь. В гараже должен быть бензин. Потом догоняйте нас, пора выдвигаться.
Обманчиво невозмутимый финн кивнул головой и отошёл к группе, стоявшей неподалёку и, видимо, обсуждавшей только что увиденное. А бывший депутат Госдумы и полковник Генерального штаба Энгельгардт двинулся навстречу своей судьбе…
Александр Анненский, юнкер Михайловского артиллерийского училища сидел в курилке и бездумно смотрел в пустоту сквозь дым папиросы. Даже сегодняшние ошеломляющие события – арест начальника училища генерал-майора Леонтовского, командира 1-й батареи полковника Невядомского и ещё нескольких офицеров, который обсуждался во всех классах, дортуарах и курилках, оставил его совершенно безразличным. Два дня назад жизнь совершила крутой поворот, из-за которого он стал отверженным…
– Не помешаю, юнкер? – Саша рефлекторно попытался встать перед вошедшим в курилку незнакомым прапорщиком. – Да не тянитесь, не на плацу.
Прапорщик достал из воронёного портсигара папиросу, раскурил её и только тогда с интересом посмотрел на юношу.
– Чего пригорюнился, парень? Случилось чего? – И речь, и внешний вид выдавали в нём выходца из нижних чинов, а два солдатских Георгиевских креста и одноимённая медаль ясно указывали на способ производства в офицеры.
Саша хотел ответить что-то нейтральное и тем самым избавиться от внимания назойливого собеседника, но в глаза ему бросилась ранее незамеченная буква "Н" под императорской короной и ниже – шифр "ОН" на погонах. 1-й отдельный Её Императорского Высочества Великой княжны Ольги Николаевны Нарочанский батальон!!!.. Тот самый, о котором сложено множество легенд, одна другой неправдоподобней, но всё, что рассказывают – истинная правда!..