Брачные игры чародеев
Шрифт:
— Он что — маленькое чудовище? — спросил Леопольд.
— К счастью, этот монстр в детской шкуре еще не успел пересечь твой жизненный путь. Уверяю, проделки твоего деда не идут ни в какое сравнение с ужасом, в который повергают выкрутасы юного герцога. На твоем месте я считал бы себя везунчиком.
Леопольд задумался, а Гермиона заломила руки. Виновницей всех тристановидных несчастий она считала себя (и в чем-то была права).
— После того как… и если… мы выберемся из Волшебной Страны, — сказал я, — Ойли Профитроль оторвет мне голову и заставит меня ее съесть — и это меня совершенно не пугает. Я фаталист. Раз такова моя судьба…
— Очевидно, — сказала Гермиона с таким лицом, словно ее мысль лихорадочно работала в поисках нужного решения. Подумать было над чем. Может, я и упустил молодого герцога, но ведь официально Тристан был закреплен не за мной, а за моей сестрицей. Так что, вполне возможно, голову оторвут именно ей.
— Тебе следовало хорошенько надрать ему уши, — сказал Леопольд, — с такими только так и поступают. И чем чаще, тем лучше. Это называется профилактика. Вот я помню…
Похоже, он собрался поведать нам печальную повесть о своих собственных ушах, но обстоятельства оказались сильнее его. Приняв облик Селины, они ворвались в комнату и сообщили:
— Не поверите! Тристан вернулся!
Я икнул. Леопольд хрюкнул. Гермиона пискнула, как мышка, прикрыв ладошкой рот. Ирма Молейн издала тихий звук, наводящий на мысль о закипающем кофейнике. Бедняжка по-прежнему спала, отрешившись от жестокого мира.
Селина хотела убежать по своим делам, но задержалась у двери. Видя, что с нами что-то не так, маленькая блондинка скривила рожицу и повторила свое послание — на случай, если нас поразила массовая глухота.
Мы поверили. Поверили в то, что наша жизнь, скорее всего, больше никогда не будет веселой и беззаботной. Уж моя-то — сто процентов.
— Ну, я ему покажу!
С этим воплем Гермиона сорвалась с места, точно скаковая лошадь, и вылетела из комнаты. По пути она закатывала рукава, чтобы они ей не мешали проводить воспитательную работу.
Нам с Леопольдом оставалось только столбенеть под аккомпанемент баронессиного посапывания. Вот кому было хорошо — Ирма и знать ничего не знала. Над ее головой проносились бури, а она всего лишь причмокивала прелестными губками. Хотел бы и я так.
Прошло несколько томительных минут, как пишут в остросюжетных романах, но ничего не происходило. Точнее, происходило немногое: снизу донесся какой-то лепет, потом возглас и тихое шебуршание. Все это мало указывало на энергичные воспитательные упражнения. Прибегни Гермиона к насилию, ору, думаю, было бы на всю округу.
— В твоем доме опасно, Браул, — сообщил мне по секрету Леопольд. — Я думаю отсюда свалить.
— А как же Волшебная Страна и неуемное желание расквитаться с дедом за все годы мучений? — спросил я.
— Ну…
— Дезертиров я буду вешать на реях!
— Ну…
— Не нукай! Что подумает Ирма, когда узнает, что ты, засучив штанины, удрал с корабля в самый важный момент, вместо того чтобы пойти ко дну вместе со всеми?
Леопольд посмотрел на Ирму. Взгляд его был влюбленным, однако, как мне показалось, не в такой степени, как раньше. Суть подозрения я объяснить не мог, но мой друг детства, этот остолоп, осел из ослов, которого дед, по-видимому, мало таскал за уши, любезно сообщил следующее:
— Хорошо, что бедняжка спит… Кхе… кхе…
— Что
Леопольд посмотрел на дверь и потянулся ко мне. Его глаза излучали конспирацию высокой концентрации. И это было нехорошо.
— Я раскрою тебе тайну, Браул… на меня обрушилось нечто, что просто…
— Говори точнее!..
— Теперь и не знаю, что делать… Я влюбился в твою служанку… Селину… Она необыкновенная девушка. Раньше, когда она носила мне записки от Ирмы, я не мог разглядеть ее потрясающей красоты, а теперь…
Его излияния прервал чей-то пронзительный крик, такой страшный и леденящий душу, какой я редко слышал в этом доме. Леопольд в одно мгновение побелел и вжался в кресло, став меньше в несколько раз. Если бы у него было время заняться трансформацией, он бы, наверное, превратился в юркую ящерицу и давно спрятался под диваном.
— Браул! Браул! Ты чего?
Странно, почему он об этом спрашивает? Странный какой-то. Поглядите, вскочил с кресла, словно обнаружил, что кто-то шутки ради подсадил в него подрастающего аллигатора, и бегает по комнате.
И не просто бегает, а очень резво, как поступают люди, всеми силами старающиеся избежать удара кочергой. Вот и она — кочерга. С гулом рассекает воздух, словно боевая палица, и проносится в каких-то миллиметрах от чародея.
Но самое интересное не в кочерге. Самое интересное заключалось в том, как вел себя ваш покорный слуга. Да-да, именно он издал тот кошмарный крик, способный повергнуть на колени армию демонов, именно он в состоянии полнейшего умопомрачения подбежал к камину и вооружился железякой, именно он погнался за другом своего детства с намерением пересчитать ему те ребра, которые не успел пересчитать его зловещий дед.
Кто знает Браула Невергора не понаслышке, тот скажет вам, что представить себе этого кроткого волшебника, этого розового и пушистого котеночка, в таком зверском виде никак невозможно. Природа не создала его для злодеяний, а если он иногда и извергает лаву, то по большей части по недоразумению. Посудите сами, разве вспыльчивая личность, обожающая рукоприкладство, удостоится чести зарабатывать эпитеты вроде «сливовый пудинг» и «мокрое полотенце»? Однозначно нет.
Однако в ту минуту я, честно говоря, не задумывался, недоразумение ли это. Преследуя с кочергой в руках ополоумевшего от страха Леопольда, я думал лишь о потраченных впустую усилиях, недоспанных часах и истрепанных, словно старый коврик перед дверью, моих собственных нервах, которые паршивый ловелас попрал не моргнув глазом. Я хотел показать ему такую Селину, чтобы навек запомнил и еще внукам рассказал, если таковые появятся.
Я мчался за ним, оглашая дом демоническими криками, а он бежал впереди, подпевая моему тенору своим цыплячьим дискантом. Вместе мы могли бы составить комическую пару на самодеятельном концерте в каком-нибудь салоне в воскресный день, но, к сожалению, этому не суждено осуществиться. Когда я оставлю от негодяя рожки да ножки, ему придется до конца своих дней сидеть дома и забыть о намерениях стать светским львом.
В таком состоянии, сами понимаете, что-то соображать весьма нелегко. Я видел только цель. Я преследовал ее неотвратимо, как рок, и втайне испытывал удовольствие от того, что шкура цивилизованного человека так легко слетела с меня. Я был дикарем, преследующим мамонта. Мне нужно было непременно вонзить в него зубы и насладиться сочным мясом.