Брачный офицер
Шрифт:
— Пойдем вниз с двух ангелов, — прокричал Слон сквозь грохот. — Все будет отлично!
Джеймс кивнул, стараясь держаться как можно уверенней. Он ни разу в жизни не прыгал с парашютом, и из того, что Слон ему втолковывал, уяснил, что лучше всего падать с наибольшей высоты. Два ангела — две тысячи футов — с такой высоты главный парашют вряд ли успеет раскрыться, не говоря уже о том, что вообще может что-то не заладиться. Но едва сам самолет, сделав вираж, повернул на север, к горам, сердце у Джеймса возбужденно забилось, и вовсе
По официальной версии, собственно, Слона полагалось забросить для связи с партизанами, Джеймс же был придан ему в помощь, чтобы разгрузить ящики. В рапорте, который пилот должен был подать по возвращении, Джеймс, сбрасывая ящик, потерял равновесие и рухнул с самолета вниз. Таков был, как заверил его Слон, совершенно рядовой способ отсылать народ в то или иное место, не заботясь о получении официального разрешения.
Минут через двадцать Джеймс почувствовал, что самолет стал снижаться. Слон поднялся.
— Пора сбрасывать это имущество! — прокричал он.
Перерезав холщовый ремень, они подтолкнули ящики к люкам отсека. Едва люки распахнулись, увидели на земле мерцание крохотного, как огонь светлячка, костра.
— Это нам сигнал! — крикнул Слон. — Сбрасываем!
Столкнули вниз первый ящик, его закрутило в воздушном потоке, но тут выбился шелковой медузой купол защитного цвета, замедляя падение. Джеймсу оставалось лишь надеяться, что его собственное падение пройдет так же гладко. Хотя сейчас думать об этом было некогда. Вместе со Слоном они выпихивали ящики один за другим, пока Слон не дал команду: отставить. Самолет сделал очередной вираж, снова развернулся.
— Кидаем! — проорал Слон, и работа возобновилась.
Наконец все ящики были сброшены.
— Ну, как самочувствие? — выкрикнул Слон.
— Страху полные штаны! — прокричал в ответ Джеймс.
Видно, Слону послышалось нечто противоположное, так как он ободряюще кивнул и поднял кверху большой палец.
Прижимая к груди чемоданчик, Джеймс шагнул к открытому люку. Далеко внизу темнел склон холма. Внезапно подумалось: что за бред, зачем кидаться в эту небесную пропасть? В этот момент Слон дал ему хорошего пинка, и Джеймс кувырнулся головой вперед в пустоту. На миг его охватила паника, но вот над головой раскрылся парашют, и он выпрямился, почувствовав спасительный подхват.
Прямо под ним медленно парили в воздухе ящики. Джеймс поднял глаза. Слон был справа футах в двадцати над ним. Внизу уже можно было различить темные фигуры, оттаскивавшие ящики из зоны приземления. И вдруг Джеймс разглядел знакомую худенькую фигурку, несущуюся к тому месту, где он должен был приземлиться, и сердце взлетело ввысь, выше облаков.
— Я люблю тебя! — заорал он ей сверху. — Я люблю тебя!
Эти слова по-итальянски звучали так чудесно, что он повторил их снова:
—
Земля мягко приняла двух небесных ангелов, и партизаны слышали, как один из них заливался смехом, хоть грохнулся и кувырнулся. И вот уже он, обвитый шелком парашюта, ее обнимал, повторяя снова и снова:
— Ливия, прости меня! Я очень виноват. Я отпустил тебя, но теперь уже не отпущу никогда!
Они сидели в сторонке от лагеря на поваленном дереве.
— Я тебе кое-что привез, — сказал он. И раскрыл свой чемоданчик. — Это с черного рынка в Риме. Хлеб из пекарни на Пьяцца Трилусса. И еще — вот, смотри!
Он бережно вынул свой сюрприз.
— Моццарелла, целая! Должно быть, в Рим завез кто-то из деревни. Это же чудо, правда?
— Нам нужно оружие, не еда, — упрямо сказала она.
— Судя по твоему виду, тебе и еда не помешает.
Ливия заметно осунулась с тех пор, как он видел ее в последний раз. Он разломил моццареллу и протянул ей кусок:
— Попробуй!
Ливия слегка откусила.
— Что-то не очень… — пробурчала она привередливо. Но съела немного еще. — Немного с душком, — добавила она. — И приготовлена скверно. Тонкая, водянистая. Не то, что настоящая, из Кампаньи.
— Это лучшая, какую я смог найти.
— Не стоило деньги тратить, — Ливия съела еще немного. — После войны обязательно подыщу замену Пупетте. Знаешь, настоящих молочных буйволиц днем с огнем не сыскать. А этот сыр прямо как от старого немощного быка.
От сыра остался всего небольшой кусочек, Джеймс разломил его пополам, попробовал сам. Наверное, он не был так свеж и ароматен, как прежде бывали ее сыры, но и этот наполнял рот сладковатым, жирным привкусом влажных пастбищ, поросших густой, сочной зеленой травой и разнотравьем.
— Притом еще и крохотная, — добавила Ливия, приканчивая остатки. — Пройдоха римлянин продал тебе неполноценную моццареллу. Надеюсь, ты отдал за нее не больше пары лир?
Джеймс, отдавший за сыр все содержимое своего кошелька, отрицательно замотал головой.
Они долго сидели вместе, его рука бережно обвила ее плечи.
— Джеймс, — сказала Ливия, вздохнув. — Я должна тебе кое-что рассказать.
— Я знаю все про Альберто. Мариза рассказала.
— И ты все равно прилетел? — изумленно спросила она. — Никто бы тебя не осудил, если б ты решил со мной порвать.
— Но ведь теперь все не так, как было раньше, правда? Эта война все изменила. Нам придется теперь все по-иному осмыслить — решить для себя, что хорошо и что плохо.
Она кивнула:
— Тут у нас говорят, что нужно освободиться от буржуазного лицемерия.
— М-да, — протянул он задумчиво, — пожалуй, у вас несколько перехватили. Лицемерами бывают не только буржуа. И чтоб избавиться от лицемерия, не обязательно избавляться от буржуазии.