Брачный приговор
Шрифт:
Я замираю от собственного признания. Я правда сказала, что меня тянет к нему? Пусть только в мыслях, но этого уже очень много. Тем более сейчас, когда Чертов проводит большим пальцем по моему подбородку. Его тепло и близость творят немыслимое.
Так не должно быть.
Мы ведь чужие.
Совершенно чужие!
Я пытаюсь напомнить себе, что он преступник, что он творил страшные вещи, по-другому не стать лидером в их мире, и он точно не тот мужчина, на коленях которого стоит сидеть. Он просто ранен, может немного благодарен за помощь, или не хочет выслушивать мои истерики,
Зачем я ему?
Зачем эти прикосновения и взгляды в глаза?
Я все равно не узнаю ответов, но мне точно не стоит играть в его игры. Это слишком опасно…
Чертов наклоняется и накрывает жесткими губами мои губы. Всего секунда, жалкая вспышка между “да” и “нет”, и он сминает меня. Вместе со всеми мыслями и попытками остановиться. Я забываю всё, о чем думала только что. Все доводы разума сметает его мужская непоколебимая уверенность, Чертов запускает руку мне за спину и напирает сильнее. Делает поцелуй глубоким и сумасшедшим, от него невозможно спастись. Только принимать. И я отвечаю ему, хотя слышу, как внутри дрожащей струной звучит чувство вины. Мне будет стыдно потом, я пожалею, я совершенно точно пожалею.
Но это потом, а сейчас… Сейчас Чертов целует так, словно берет свое. Сладко и одновременно жестко. И бьет резким запахом табака.
— Нет, — я отстраняюсь от него с выдохом.
Мне удается вынырнуть из безумия всего на полголовы. Я отрываюсь от его губ, но остаюсь в его сильных руках.
— Только не вырывайся, — замечает Чертов с усмешкой. — Мне нельзя тревожить плечо.
— Тогда отпусти меня сам.
— Но мне так легче.
— Что?
— Ты действуешь на меня как обезболивающее.
— Ты издеваешься, да? По глазам вижу, что да, — мне отчаянно хочется отпихнуть его, но проклятое сострадание мешает. — У тебя очень странная реакция на пулевое ранение.
— Разве? Я захотел поцеловать красивую женщину после того, как чуть не погиб. Это странно?
Он откидывается на спинку стула, позволяя мне выдохнуть. Я получаю толику свободы и поднимаюсь на ноги, пока еще могу связно думать.
— Это… это…, — я не в силах подобрать слово и, в конце концов, отмахиваюсь. — Я не хочу играть в эти игры. Я не потяну… Я ведь завишу от тебя, я вся в твоей власти. Ты решаешь куда я пойду, с кем буду общаться, где буду жить, как жить. Ты всё решаешь, — я накручиваю слова и пугаю саму себя, а что если он и правда может решать “все”, даже то, как далеко зайдет наш поцелуй. — Я вообще могу отказать тебе?
Чертов бросает на меня ледяной взгляд.
— Я не Лавров, Татьяна, — отрезает он.
— Но ты тоже заставил меня подписать договор. Он захотел быть моим мужем, а ты опекуном. Велика разница!
Я нервно сглатываю, не веря, что бросаю это ему в лицо. Я же вижу, что ступаю на тонкий лед. Чертову не нравится то, куда повернул наш разговор.
— Для чего я тебе? — я упираюсь ладонями в стол и в порыве наклоняюсь к Чертову. — Для чего я вам всем?! Что во мне такого?! Я же никто.
Мой голос выцветает на последнем слове. Всплеск эмоций гаснет, когда я снова смотрю Чертову в глаза. Там лед, камень, красный закат.
— Прости, —
Нашла на кого кричать.
Черт!
Он же босс. Криминальный босс! Такие люди не терпят оскорблений и даже повышенного тона в свой адрес.
— Лаврову ты нужна была как страховка, — произносит Чертов.
Он перемалывает злость внутри себя и говорит со мной как с запуганным ребенком.
— Он собирался выходить из дел, — Чертов медленно проводит ладонью по столу, он подбирает слова и звучит максимально сосредоточенным. — А из наших дел тяжко выходить, он слишком много видел и знал. Я не могу залезть в его больную голову, но, думаю, он хотел продать тебя.
Чертов берет паузу. Он как будто дает мне время осмыслить информацию. По частям.
— Кому? — не выдерживаю.
— Тому, кто даст ему защиту, поможет безопасно выйти из дел.
— Но кто бы стал платить за меня? Это бред какой-то.
— Если назвать твою настоящую фамилию, выстроится очередь, — Чертов улыбается то ли с грустью, то ли с усталостью. — Ты же из детдома, Татьяна. Ты знаешь хоть что-то о своих родителях?
— У меня нет родителей, — выдыхаю беспомощно.
Я понимаю, что так не бывает. Конечно, у меня есть родители. Чужие люди, о которых я ничего не знаю и которые избавились от меня сразу после рождения. Было время, когда я много думала об этом, крутила разные сценарии, как могла сложиться моя жизнь, если бы в ней нашлось место для ласки мамы и заботы отца, но я быстро поняла, что так сойду с ума. Нужно было либо действовать, либо отпустить ситуацию. И я решила отпустить. Я не захотела никого искать, поднимать архивы, стучаться в закрытые двери.
В глубине души я банально боялась ответов. Ведь это страшно найти родителей и узнать, что тебя по-прежнему не хотят. Увидеть растерянность в их глазах или вовсе безразличие. Или еще что-то, что только разобьет сердце. Они же не искали меня, мне уже далеко не шестнадцать, а я не видела никого из родственников.
— У Лаврова был талант раскапывать чужие тайны, — говорит Чертов. — Он на этом поднялся. Он всегда знал, чем запугать свидетеля. Мог даже на монашку найти грязь.
Чертов слегка усмехается и вокруг его глаз собираются морщинки. Я же не в состоянии пошевелиться. Я всё жду, когда он заговорит о главном, я делаю несколько глотков воздуха и поднимаю глаза на Чертова.
— Твоя мама давно погибла, — произносит он после паузы. — Она снимала частный дом в деревне с плохой проводкой. Ночью случился пожар.
Чертов медленно отмеряет слова. Он сканирует меня внимательным взглядом и, кажется, готовится замолчать в любой момент. Стоит мне только подать сигнал.
— До деревни она жила в Москве. Работала в ночном клубе вместе с твоим отцом. Танцевала там…
Я резко поднимаю ладонь. Чертов останавливается. А внутри меня больше нет кнопки “стоп”. Там мельтешение и бешеные скорости. Вопросы сталкиваются и стирают всё то, что я предполагала раньше. Я представляла своих родителей запутавшимися студентами, которые оказались не готовы к незапланированному ребенку, или алкоголиками, или просто жестокими людьми, да что угодно!