Брачный сезон или Эксперименты с женой
Шрифт:
– Спасибо, – поблагодарил я и запихнул платок поглубже в карман, чтобы его не было видно.
На арену выступил Леха. В вытянутых слабых руках он держал хрустальную вазу с зеленоватыми яблоками. Из кармана его брюк торчала электродрель. Он протянул вазу Маше и сказал:
– Из собственного сада. К дичку прививали…
– Правильно говоришь, – встрял отец садовода.
Леха достал из кармана дрель и торжественно сунул ее в мою неумелую руку.
– Это тебе. Пробурить там где, или еще че…
Ненавижу хозработы! Сверлеж, долбеж, крепеж…
– Правильно говоришь, правильно, – опять одобрил сына дядя Миша.
Леха наклонился и неловко прижал к себе Машу. Потом шагнул ко мне и смущенно ткнулся в мою щеку мягкими усиками.
– Правильно делаешь! – блеснул дядя Миша желтым глазом и почему-то захохотал.
Бывший заключенный Василий не подарил ничего. Он стоял в сторонке и ковырял спичкой в зубах. Тетя Рая, заметив его манипуляции, вытаращила глаза:
– Ой, а зубочистки-то! Забыли на стол поставить…
Ко мне приблизился Ленька Тимирязьев.
– Старик, – прошептал он, – может, тебе и не понравится, но так получилось…
Он извлек из пакета серебряный подсвечник, громко, чтобы услышала мадемуазель Ы, помянул «харю» и протянул его Марии. Моя жена обрадованно кинулась целовать Леньку, потом заспешила к своей новой подружке Ларисе. Обсудить восточный дар.
– Как он будет смотреться рядом с твоим «Оскаром»! – прощебетала мадам Еписеева. – Блеск!
Лариса кивнула и что-то тихо ответила. Ленька сунул руку в просторный карман своих санскритских штанов и вытащил знакомую коробочку от мумуя. «Ну все, – подумал я, – приехали». А Тимирязьев приглушенно сказал:
– Старик. Дарю тебе самое дорогое, что у меня есть. Продашь в случае чего. С руками оторвут…
Ну еще бы! Понятное дело! Мумуй, он и в Африке мумуй!
Ленька открыл коробочку. Там лежала великолепная большая марка с синей бабочкой. О ней я мечтал с детства и неоднократно предлагал Тимирязьеву обменять ее. Но он неизменно отказывался. Марка была действительно очень редкая! И вот теперь, значит, час пробил…
Прослезившись, я прижал голову Тимирязьева к своему животу и долго не отпускал. Гости заволновались и захотели взглянуть на Ленькин подарок.
– Детский сад, трусы на лямках! – фыркнула Лариса. – Нашел что подарить!
Но за марку неожиданно вступился уголовник Василий.
– Лучший подарок – коллекция марок! – важно произнес он и заговорщицки, пока все рассаживались, отозвал меня в коридор. Я внутренне напрягся, но пошел. Теперь мы как-никак родственники… – Держи кардан! – сказал в сумраке Василий и хлопнул по моей ладони своей лопатой с отрубленной фалангой указательного пальца. – Он покопался в штанах и протянул мне наборный выкидной ножик. – Дарю! Если жена надоест, прирежешь, – добавил он и улыбнулся шрамом.
Я поблагодарил и пощелкал ножом. Лезвие мягко выпрыгивало и убиралось в цветную рукоятку.
– И вообще, – миролюбиво предложил кузен моей благоверной, – нужно будет кого замочить – только звякни. Я ведь художник не местный, попишу
Глава 46
Брачная ночь
Праздник шел своим чередом. Виталька украдкой подливал в мою минералку водки, так что чувствовал я себя превосходно. Даже хулиган Еписеев, выпив портвейна, успокоился и не тревожил меня. Без десяти двенадцать, когда у меня уже болели губы от варварских народных обычаев, тетя Рая вдруг воскликнула:
– Ну все, гости, прощайтесь с молодыми. Через десять минут у них первая брачная ночь. – Ничего себе! А я рассчитывал еще посидеть! – А пока погадаем, кто кого больше любит…
Тетя Рая высыпала из вазы яблоки, выбрала самое крупное и утыкала его зубочистками.
– Ну, молодые, вытягивайте по одной и говорите что-нибудь ласковое.
Я вытянул зубочистку, посмотрел в Машины синие глаза и покорно сказал:
– Любимая!
Маша фыркнула и ответила:
– Кормилец!
На двадцать четвертой зубочистке я уже с трудом подыскивал эпитеты. Пришлось палить очередями:
– Моя смарагдовая трепетная и ясноокая лань!
У мадам Еписеевой запас эпитетов, казалось, никогда не иссякнет. Правда, все определения почему-то так или иначе касались коммерческой стороны жизни, но произносились неизменно ласково.
– Добытчик! – тут же нашлась Мария.
Я крепко задумался. Чтобы разрядить паузу, Леха крикнул:
– Горько!
Но дядя Миша оборвал его:
– А налить?
– Да у меня же нолито, – виновато пробормотал сынуля.
Все наполнили бокалы и приготовились выпить. Ленька, который до этого смирно и безропотно сидел под присмотром Саиры, неожиданно вскочил, выплеснул талую воду из своего стакана и протянул его на середину стола к виночерпию дяде Мише.
– Правильно делаешь, правильно!
Мадемуазель Ы отточенным движением выхватила стакан из тимирязьевских рук и поставила его на стол перед собой. Тогда Ленька рассвирепел и дерзко смахнул стакан рукавом на пол. Стакан разлетелся вдребезги.
– На счастье! На счастье! – закричали толстые кузины.
Но мой друг не успокаивался. Он ухватил подарочную хрустальную вазу и до краев наполнил ее водкой.
– За тебя, Сенька! – прохрипел он и присосался к хрустальному краю.
– Леонид! – взвилась Саира. – Я тебе запрещаю! Тебе запрещает, – поправилась она, – великий Прубха!
– Да иди ты со своим Прубхой к едрене матери, – пробормотал Леонид, отрываясь от грешного сосуда. – Надоела до чертиков! Святоша, блин!
Глаза мадемуазель Ы вспыхнули карающим огнем. Она величественно поднялась и, ни с кем не попрощавшись, выплыла из комнаты. В наступившей тишине гулко хлопнула дверь. Дядя Миша одобрительно пробормотал:
– Правильно делаешь…
К кому относилось его одобрение, я не понял. Покончив с водкой, Ленька оторвался от вазы и бережно поставил ее на место. Затем подскочил к нам с Марией и, тычась пьяными губами в наши лица, забормотал: