Брак по-эмигрантски
Шрифт:
— Господи, как у нас пыльно, убирала я, убирала, а всюду — пыль! — и руками стирала с полок пыль, оставшуюся от книжек.
Маша ходила за ней следом и испуганно приговаривала:
— Ну, перестань, это сейчас не важно, потом уберёшься! Пожалуйста, успокойся!
— Ничего, ничего, я сейчас! — Мама что-то откуда-то вынимала, обтирала руками и ставила на пустые полки.
— Мамочка! — я обняла её. — Перестань, расскажи, что случилось?
— Не знаю, он ушёл, у него есть адвокат, — ровным голосом говорила мама, продолжая возиться с полками.
Мы
— Он всё-таки ушёл, — сказала она, — но почему тайком? И как он увёз всё? Один?
В этот момент в дверь позвонили. На пороге стоял наш сосед по площадке.
— Вы дома? А я уж беспокоился, решил, грабят вас! Какие-то чужие мужики, три человека, один такой огромный, по виду — чисто бандит, выносили вещи из квартиры. Я было кинулся, кто такие? Смотрю, муж ваш дома, помогает им. Ничего, говорит, я друзьям старые вещи отдаю. Ну, я и ушёл. Но на всякий случай решил вам сказать.
— Спасибо, — кивнула мама, закрыла за соседом дверь и опять опустилась на стул.
— Это был Паприков. Бандит — Паприков. Они вместе всё провернули.
— А твоё не пропало? — робко заикнулась Маша.
Мама медленно подняла голову, устало и равнодушно обвела глазами вокруг.
— На полке, между книгами, деньги лежали, триста долларов. Я спрятала их на чёрный день. Вот он и наступил.
Я смотрела на маму и думала: «Какая жестокость так с ней поступить! Какая подлость!» Записка Гарика привела меня в бешенство. Это же такое хамство — оставить гадкую безликую записку. Как он красиво начал, наш Гарик, и как он кончил! Как последний подонок!
— Как же так, — подала голос Маша, — только что был день рождения, он говорил «Я тебя люблю!», и вчера тоже, эти полы, мы пили чай с вафлями, всё было хорошо!
— Ничего хорошего не было! — возразила я. — День рождения прошёл на надрыве! Не было той безмятежности, к которой мы привыкли на праздниках. Конечно, на первый взгляд всё было отлично, но я всё время ждала подвоха! Подонок, я его ненавижу!
И вдруг страшная мысль ударила мне в голову!
— Мама, когда уехала Бася?
— В воскресенье, а что?
— Она тебе хоть раз позвонила за эту неделю?
— Нет.
— Раньше названивала по три раза в день! А тут целую неделю — ни звука! Ты знаешь, почему она в ресторане истерику закатила? Она решила, что он убежал! Что он не вернётся больше! Поняла? Мама! Они все в сговоре! Бася знала, что её сын убежит! Вот увидишь, она тебе больше никогда не позвонит!
— Да Бог с ней! — махнула рукой мама. Она подошла к телефону, набрала номер.
— Марат? Привет, это я. У меня, знаешь, горе. Нет, не пугайся, все пока живы, Гарик ушёл. Куда? Наверное, к своей маме, она ведь уехала на месяц. Да нет, ты меня не понял, он совсем ушёл, убежал, пока меня дома не было. Вот записку оставил, что теперь я буду говорить только с его адвокатом. Не знаю.
Марат перезвонил через два часа, которые мы просидели не шевелясь в молчании за столом. Он тщетно звонил в квартиру Баси. Там никто не отвечал.
— Спасибо, Марат, — вздохнула мама. Но как только она положила трубку, телефон зазвонил снова.
— Нет, Гарик, это не я тебе звонила, это Марат пытается с тобой поговорить. — Прикрыв трубку рукой, мама шепнула нам: — В дым пьян!
— Я ушёл! Я ушёл! — слышен был из трубки пьяный вопль Гарика. — Я ушёл!
Мама молча стояла у телефона. Потом спокойно ответила:
— Ушёл? Счастливо, — и повесила трубку. — Всё, — сказала мама, — я снова одна.
Часть III ОНИ
Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным; и ничего не бывает потаённого, что не вышло бы наружу. Марк 4:22
МАМА
Жизнь остановилась. Я ходила на работу, возвращалась домой, бродила по квартире и не могла поверить в непоправимое, бессмысленное и страшно несправедливое, навалившееся на меня тяжким гнётом, происходящее. Обида жгла меня изнутри.
На работе я стыдилась смотреть в глаза сотрудникам, совсем недавно гулявшим на моей свадьбе. Меня мучило чувство вины, будто я обманула их, выставила на подарки к событию, с уходом Гарика потерявшему всякий смысл. Кроме Белки, моей верной подружки, никто ничего не знал.
Я пробовала звонить Гарику на работу, но его секретарши, прекрасно знавшие меня по голосу, насмешливо спрашивали, кто его просит, а потом нагло отвечали, что Гарик занят. Это было унизительно, и я перестала звонить.
В одно из воскресений я поехала на Брайтон за продуктами и неожиданно столкнулась на улице с Цилей. Она бы с удовольствием сделала вид, что меня не заметила, но я упрямо пошла ей наперерез.
— Ну что, получили своего Гарика обратно? Довольны? — с вызовом спросила я, стараясь проглотить навернувшуюся слезу. — А мне что оставили? Долги?
— Можешь не волноваться, деньги он отдаст! — уверенно задрала длинный нос Циля. — Гарик очень порядочный человек и долги отдаёт!
Она повернулась и пошла дальше.
— Посмотрим! — успела крикнуть я ей вслед и, вопреки всем стараниям, расплакалась. Но Циля этого уже, к счастью, не видела, несмотря на тяжелые сумки, она неслась, не оглядываясь. Вечером, по горячим следам разговора с Цилей, позвонил Гарик.
— Сколько мы должны? — без предисловий, деловым тоном начал он.
— Шесть тысяч, две я успела отдать.
— Я знаю, тебе будет трудно, деньги я отдам, а ты подпиши все бумаги.
— Какие бумаги?
— Те, что пришлёт мой адвокат.