Брак по-эмигрантски
Шрифт:
— Здравствуйте, — голосом хорошей девочки поздоровалась я, — это вы были в тюрьме паханом? Гарик нам столько о вас рассказывал! Давно мечтали увидеть вас живьём!
Паприков, не шевелясь, перевёл на Гарика тяжёлый взгляд и укоризненно-угрожающе пробасил:
— Болтаешь!
Гарик залился краской и сразу схватился за свою спасительную соску-сигарету.
За обедом друзья распили огромную бутылку водки и не успокоились, пока не прикончили её до конца. Они ударились в воспоминания, в основном, о том, как находили на разных свалках всякое «дерьмо» и, починив, делали
— Выбросить мы всегда успеем! — провозглашал Паприков как девиз.
Мы с мамой сидели и слушали, а Паприков разглагольствовал:
— Вы себе даже не представляете, какого человека заполучили в семью! Это личность необыкновенная! Исключительно порядочный человек! До непорядочности порядочен! — последнюю фразу Паприков повторил ещё и ещё.
Этот мудрёный каламбур был явно не для нашего ума, и мы с мамой удивлённо переглянулись. Гарик курил, скромно потупившись.
— А что же это мы скучаем! — вдруг развеселился Паприков. — Ставь музыку!
Гарик услужливо бросился и включил магнитофон. Паприков сграбастал маму и стал таскать её по комнате, якобы танцуя. Рядом в этой громилой она выглядела, как Дюймовочка в объятиях гориллы. Мама бросала на Гарика умоляющие взгляды, но он не реагировал, на губах его играла садистская улыбка. Вся эта сцена, как видимо, доставляла ему непонятное удовольствие. Наконец Паприков отпустил маму и бухнулся на стул.
— Я за Гарика душу отдам! — тяжело дыша, грозно рявкнул он. — Если его кто обидит, возьму большую палку и дам по голове!
— Вы нам угрожаете? — тихо поинтересовалась мама, глядя на Паприкова исподлобья. Я почувствовала, что назревает скандал.
— Ну что вы! Я не вас имею в виду! — почуяв недоброе, сменил тон Паприков. — Это я вообще о врагах говорю!
— О каких врагах? — настаивала мама. — На нас пока не нападают!
— Знаете, я лучше пойду! — выкрутился Паприков. Никто не возразил. Гарик вышел проводить дорогого гостя.
Мама сидела с удручённым видом над грязной посудой.
— Вот такая у нас теперь компания! — тяжело вздохнула она.
Когда Гарик вернулся, маминому терпению пришёл конец.
— Ну что у тебя с ним общего? Можешь ты мне объяснить? — налетела она на Гарика.
— Леонид Ильич меня любит! — заплетающимся языком пролепетал Гарик. Было заметно, что он хорошо наклюкался. — Когда мы разговариваем по телефону и прощаемся, он всегда говорит мне: «Ну, целую!»
— Знаешь что, Гарик? — безнадёжно махнула рукой мама.
— Что, дорогая? — качнулся Гарик.
— Шёл бы ты спать!
— Иду, дорогая! — покорно согласился Гарик и на полусогнутых поплёлся в спальню.
Мама и я сели на диван, обнялись, включили телевизор и, как раньше, смотрели фильм до глубокой ночи.
МАМА
Чем дольше я готовилась к свадьбе, тем больше ужасалась, в какую сумму должно было обойтись это удовольствие. Многие справедливо спрашивали, а зачем вообще нужна суматоха и показуха, тем более в таком возрасте. Но у Гарика свадьбы не было никогда в жизни и, конечно, ему хотелось торжественности, как
Кроме того, столько людей вокруг меня так или иначе принимали участие в моей нелёгкой судьбе, искренне помогая по первому зову, а иногда и не дожидаясь его, что теперь сделать всё втихаря было просто неловко. Но деньги, проклятые деньги, которые надо было платить за каждый вдох и выдох, омрачали жизнь и отравляли моё счастливое ожидание праздника, о котором я столько мечтала! Конечно, ни для кого не секрет, что гости приносят подарки в конвертах, и часть расходов будет оплачена. Но всё это потом, после свадьбы. А чем платить по ходу событий? После покупки обручального кольца на моём счету не было ни копейки! Из-за постоянных вздохов Гарика о его плачевном денежном состоянии я как-то стеснялась говорить с ним о деньгах. Слово «таксы», то бишь налоги, постоянно висело в воздухе. Гарик напоминал о них на каждом шагу. То удручённо, то с раздражением, то безнадёжно, со страхом, с неизбежной обречённостью, он ждал их как надвигающуюся опасность. Следующая выплата маячила в январе, и о ней Гарик, беспокойно ёжась, говорил уже в ноябре.
У меня налоги высчитывались автоматически из зарплаты, и всерьёз я занималась ими раз в году в конце марта, не видя в этом ничего страшного, поэтому мне трудно было понять, в чём, собственно, проблема. Гарика было жалко, и я старалась как можно меньше тревожить его текущими расходами, крутилась и выкручивалась, пользуясь кредитными картами где только можно.
Время от времени Белка одалживала мне полторы-две сотни, не спрашивая, когда я их отдам, но от этого было не легче.
— Почему ты не попросишь денег у мужа, он же у тебя дантист! — удивлялась Белка по дороге в банк за очередной суммой.
— Ну и что, что дантист! — возражала я. — Дантисты бывают разными. Он на зарплате. У него нет денег!
— Как это нет? — не унималась Белка. — Где ты видела дантиста, прожившего в Америке столько лет в одиночку, не имеющего ни дома, ни квартиры, ни даже мебели приличной, никогда не ездившего в отпуск, чтобы у него не было денег?
— Что-то у него, может быть, и есть, но ведь ему надо четыре раза в год платить таксы! — невольно повторила я интонацию Гарика.
— Интересно! — недоверчиво нахмурилась Белка. — Ты говоришь, он на зарплате, а налоги платит, как будто у него свой кабинет! По-моему он тебя морочит!
— Белка! Как ты можешь так говорить о Гарике! — рассердилась я. — Что значит «морочит»? Он не такой!
— Морочит! — уверенно повторила Белка. — А ты — идиотка!
— Пусть я — кто угодно, но Гарик у меня золотой, и я не желаю обсуждать его в таком тоне и выражениях! — не на шутку раскипятилась я. — Можешь одолжить — спасибо, я потом отдам, но Гарика, пожалуйста, не трогай!
— Да кому он нужен, Гарик твой! — обняла меня Белка. — Тебя, дурёху, жалко!
— Не надо меня жалеть! — сердилась я. — Я очень счастливая, у меня всё хорошо!