Браслет из города ацтеков
Шрифт:
И дело к тому шло.
Вот наступил день, когда нам вовсе не доставили никакой еды, а воду мы давным-давно брали из колодца, что прорыли во дворе. И милостью Божьей, доказательством воли Его и нашей правоты, вода в этом колодце была пресная, хотя во всех прочих колодцах Мешико она имела солоноватый вкус.
Но, возвращаясь к печальным событиям прошлого, скажу, что страстная натура Кортеса не способна была вынести никакого оскорбления. И потому, узнав, что нам грозит голодная смерть, он явился к Мотекосуме и принялся обзывать
Мотекосума молчал.
Этот не старый еще человек – а было ему лет около сорока – сильно переменился за время пленения. Волосы его поседели, а лицо утратило черты благородства, приняв выражение страдания. Казалось, будто нестерпимая боль терзает владыку мешиков.
– Не будь меня, – сказал он тихо, – вас бы уже убили.
И сие также было правдой.
Я, брат Алонсо, могу лишь догадываться о том, что случилось дальше. Видимо, поняв, что путь его предначертан, Мотекосума решил нанести последний удар врагам, каковыми теперь полагал нас. Он отправил верного человека к своему кузену с приказом немедля уничтожить теулей.
Сам же остался, готовый с честью встретить свою погибель.
И вот к полудню со всего Мешико стали стекаться индейцы. Они несли с собой стрелы и дротики, копья и пращи. Воздух гудел от камней и стрел, даже стены дворца дрожали, грозя обрушиться и погрести нас под завалами.
Скоро у нас было с полсотни раненых, из которых дюжина скончались еще до заката. Как ни неистовствовали наши пушки и аркебузы и как ни разили стрелы арбалетов, враги все напирали. Они с безумной готовностью напарывались на наше оружие, умирали, но ряды смыкались.
Весь день и часть ночи длилась битва, лишь перед самым рассветом нам дали отдохнуть и перевязать раненых, однако знали мы, что минуты отдыха скоротечны. Снова нас спасла хитроумность Кортеса, который разумом был подобен Одиссею, повергшему Трою. По его слову и под его умелым руководством начали мы строить особые башни. Это были четыре махины, и каждая вмещала две дюжины человек, которые и двигали башню, а также, прячась за крепкими стенами, стреляли из арбалетов и аркебуз. Каждую башню сопровождал отборный отряд пехоты и конников.
Строительство заняло два дня, и все это время мы были вынуждены отбивать атаки мешиков, упорство которых поражало.
И вот, переждав ночь, наутро третьего дня мы решились покинуть дворец и под прикрытием башен двинулись к главному храму. Мешики не замедлили напасть, и были они подобны морю, что, ярясь, обрушивает волну за волной на прибрежные камни. Но скалы крепко держат удар и отбрасывают гневливую стихию прочь.
Мы продвигались медленно, расплачиваясь за каждый шаг многими ранами. По улицам же Мешико лилась кровь. Порой случалось переступать через тела, изрубленные или растоптанные лошадьми, измолотые или развороченные прямым выстрелом. И не скажу, что всегда то были тела воинов.
Но мы достигли подножия пирамиды, и Кортес крикнул:
– К
Солдаты покинули башни и устремились вверх, прорубая себе путь сквозь плотный строй индейцев, как некогда – сквозь лес. Снова плыла кровь, замывая собой старые следы. И видится мне, что хохотали золоченые идолы, принимая подобную жертву.
Сорок человек наших было убито прежде, чем достигли мы вершины храма. И то была цена победы над чужими богами.
Мой недруг Ягуар криво усмехается, но я знаю, что сердце его умирало в день, когда по ступенькам вниз покатились не человеческие тела, но статуи идолов, низвергнутых по приказу Кортеса.
Возвращались мы, скрываясь за пленными, каковых взяли немало, и были среди них верховные жрецы. Увидев наши действия, которые были для них страшным святотатством, эти люди смирились с участью и предали себя в руки Кортеса.
Великая растерянность охватила дикарей. Они ждали, что грозные боги их поразят нас громом и молниями, однако небо лишь горело алым, готовясь встречать ночь. И потому никто не посмел заступить нам дорогу. Оказавшись под защитой дворцовых стен, Кортес велел созвать совет.
– Мы победили сегодня, – сказал он, вытирая кровавый пот со лба. – И ничто не доказывает так милость Господню и благоволение к детям его. Однако же мы изранены, а многие – убиты.
Все стали говорить, перебивая друг друга. Одни предлагали напасть и смять сопротивление, хотя сами понимали, сколь нереален подобный план. Другие желали отсидеться во дворце и послать гонцов в Тлашкалу и прочие города, присягнувшие нам на верность. И уже с помощью союзников одержать окончательную победу. Третьи, каковых было немного, говорили, что надо бы заключить с мешиками мир и отступить к побережью. Дескать, наша добыча и так велика. И уже с побережья, дождавшись помощи с Кубы или даже из самой Испании, вновь наступать на Мешико.
Не берусь судить, сколь разумны были предложения, ибо я далек от военного дела. Знаю, что ни одно из них не пришлось Кортесу по душе. Но он принял решение – пусть великий Мотекосума выйдет на плоскую крышу и, обратившись к подданным своим, прикажет прекратить военные действия, так как мы хотим уйти из их города.
Он тотчас отправился в покои к Мотекосуме и изложил требование, пообещав, что в тот миг, когда выйдем мы из Мешико, освободит императора. Но, видимо, тот растерял всякую веру в нас, потому и ответил:
– Что же еще хочет от меня Малинче?! Неужели мало сделал я для него? И что видел в ответ? Ложь? Смерть, каковую причиняли вы моим подданным? Оскверненье нашей веры и наших храмов? Так что ж удивляешься ты, что люди желают убить тебя?
Кортес разозлился, услышав подобный ответ, и пригрозил, что немедля и сам убьет Мотекосуму. На слова эти император ответил улыбкой. Он не боялся смерти.
Тогда я и падре Ольмедо начали уговаривать его не упрямиться. Хватит крови и нашей, и мешиков. Допьяна напоены боги, и смерть собрала изрядную жатву. Так стоит ли множить горе?