Браслет из города ацтеков
Шрифт:
– Гена, прекрати, пожалуйста.
Он не послушает. Он никогда не слушал Анну, особенно если выпил. А выпил Геннадий немало, и Переславин тоже. Он вытянул руку и вцепился в меховой воротник Гениной куртки. Подтянул, приподнял, встряхнул.
– Чего вякаешь?
– Я не вякаю. Я говорю. И хотите скажу, как это выглядит?
– Ну скажи.
Ударит. У Переславина дикий норов и рука крепкая. А еще ему очень хочется злость согнать, пусть и на человеке непричастном.
– Смешно. И отвратительно. У вас дочь погибла, а вы
Переславин пыхтел, бить не спешил, но и не отпускал. Замерла на ступеньках охрана. Испуганным сусликом замер секретарь, и давешний метрдотель наблюдал за происходящим сквозь стекло.
– Все видят, что вы на Аньку запали. И как запали. И что только и думаете, как бы завалить. Это нормально. Это можно понять. Но вы бы к покойнице хоть уважение поимели…
Переславин разжал руку и брезгливо вытер о пальто. Не оборачиваясь, он велел Анне:
– Идем. Домой отвезу.
В машине Эдгар молчал, смотрел в окно и грыз ноготь. Анна не решалась заговорить. Водитель остановился у подъезда, открыл дверь и руку подал, помогая выбраться из салона.
– До свидания, – сказала Анна. Переславин кивнул и отвернулся.
А в квартире ждала пустота. Анна включила свет и, не разуваясь, прошла в зал. Села на стул, вытянула ноющие ноги – сапоги натирали – огляделась. Выцветшие обои были светлы, как стены пока не возведенной башни. Все вернулось на круги своя.
Так стоит ли сопротивляться судьбе?
Нет. Анна сняла пальто и сапоги, прошла на кухню – пол привычно холодил ступни – и поставила чайник. Забравшись на подоконник, она приоткрыла форточку. Курить не хотелось, но Анна закурила. Сизый дым выползал в ночь. Звезды были тусклы.
До рассвета оставалось изрядно, а заснуть не получится.
И заняться нечем.
Она все-таки легла в постель, холодную и влажную, лежала, считая сначала овец, потом баранов. Бараны плавно превратились в быков. Быки были похожи друг на друга и на Переславина, что окончательно убило сон. На часах было четверть пятого, когда Анна вспомнила про орхидеи и вылезла из кровати.
Горячий душ взбодрил, очередная чашка кофе затопила пустоту в желудке.
В пять Анна вышла из дома и поймала такси. В сумочке оставались деньги, выданные Адамом на цветы. Анна потом вернет. Обязательно вернет.
Ей просто очень нужно занять себя.
Дверь в корпус была открыта. Анна отметила этот факт походя, машинально и, только добравшись до служебного помещения, запоздало удивилась.
Удивление было вялым, как и пришедшая мысль о том, что Адам кого-то ждал. Или ждет?
Анна мысль стряхнула и, накинув синий халат, закатала рукава. У нее есть несколько часов, чтобы поработать с орхидеями. Так стоит ли растрачивать время на глупые мысли?
Адам несколько опасался, что ожидание будет утомительно. И что человек, сидящий напротив, передумает, пусть характер его поступков и свидетельствовал
У него было жесткое лицо классического европеоидного типа. На тяжелом подбородке темнела щетина, переносица хранила свидетельства нескольких переломов. Шрам, перечеркнувший левую бровь, дополнял картину. Вместе с тем облик гостя был обычен и в иной обстановке не привлек бы внимания.
И одет просто. Темный спортивный костюм, дешевый пуховик, темная шапка, натянутая по самые брови. На руках – вязаные перчатки.
Снимет? Оставит? В перчатках действовать неудобно.
– В шкафу есть хирургические, – сказал Адам, указав на руки и на дверь. – Там же лежит инструмент. Ты можешь посмотреть и выбрать тот, который нужен.
– Да у меня с собой. – Иван поднял спортивную сумку и тряхнул, внутри зазвенело.
Его инструмент наверняка куплен по случаю. Ломбард? Аукцион? Магазин медтехники? В любом случае качество стали представляется сомнительным, не говоря уже о заточке. Тупое лезвие усугубит болезненные ощущения.
Адам высказал соображения, и оппонент согласился с доводами. Пожалуй, в иной ситуации можно было бы сказать, что с ним приятно иметь дело.
Иван извлек из сумки наручники и липкую ленту.
– Я не хочу рисковать, – пояснил он.
Что ж, это было разумно. Нормальный человек вряд ли стал бы спокойно ожидать смерти. Это еще раз подтверждало правильность принятого Адамом решения.
– Туда садись, к батарее, – велел Иван и разрешил: – Можешь стул поставить, если тебе так удобнее.
Адам предложением воспользовался. Он сомневался, что в помещении убирали должным образом, следовательно, сидеть на полу было бы негигиенично.
Иван протянул наручники под трубой отопления и защелкнул браслеты на запястьях.
– Не слишком туго? Повернись.
Липкая лента была определенно лишней, но Адам предпочел подчиниться.
– Ты извини, пожалуйста, что так вышло. Я ничего против тебя не имею. Просто… совпало.
Адам понимал. В его жизни тоже периодически что-то совпадало, эту самую жизнь уродуя. Например, Яна ушла. Сказала:
– До свиданья, увидимся вечером.
И еще в щеку поцеловала, оставив отпечаток розовой помады. Адам стирал его спиртом. Тогда его злила и помада, и Янина манера нарушать личное пространство.
Если бы Яна вернулась, Адам простил бы. Но она ушла насовсем.
Только фотографии остались. Много-много фотографий осколками прошлой жизни. Адам пытался их сложить, но воспоминания, в отличие от ярких кусочков бумаги, были тусклы.
Игла соскользнула с пластинки и повисла скорпионьим хвостом. Поправить некому. Тишина тяжела. И только остается, что прислушиваться к звуку шагов. Ждать.
Адам устал ждать.
Дарья сильно разозлится. Наверное, так же, как разозлился сам Адам, поняв, что Яна ушла. Но он знает – злость пройдет, ведь в ней нет никакого смысла.