Браслет. Повести о лошадях
Шрифт:
Браслет выбежал из конюшни. На дворе он остановился и завертел головой. Уздечка с надглазниками скрывала от него качалку. Он слышал только сзади знакомый шорох колес да ласковый голос Рыбкина, приговаривавшего:
– Хоу, хоу.
Браслет закинулся и топтался на месте. Но вот мимо протопал Пегаш. В качалке его сидел Сенька. Браслет рванулся следом и не заметил, как очутился на улице.
Рассветало. Город еще не просыпался. Кое-где маячили пешеходы и громыхал одинокий извозчик. Забыв о качалке, Браслет вертел головой и осматривал незнакомые места. Кончилась булыжная мостовая.
– Выпускай, – приказал
Щелкая копытами по торцам, лошади пошли быстрее. Браслет сильно тянул. Рыбкин чуть-чуть ослабил вожжи, и он вырвался вперед, оставив Пегаша позади. Но, пролетев саженей двадцать, жеребец вдруг резко замедлил бег. Только когда сзади подошел Пегаш, он сам без посыла снова пошел быстрее.
Так было и дальше. Браслет ни за что не позволял Пегашу вырваться вперед, но как только вырывался сам, сразу замедлял ход и ждал приятеля. Когда лошадей снова перевели на тихую рысь, Рыбкин пообещал:
– Ну, теперь приз наш, только мне с ним не справиться. Руки не те стали. Придется тебе готовиться.
– Не позволит хозяин, – зарделся Сенька.
– Позволит, – твердо сказал Рыбкин. – Права не имеет не позволить. У меня с ним такой уговор, что я сдаю лошадь только после первого приза, а до этого без моего согласия никто до нее не дотронется.
– Не справлюсь с ним на призу, – усомнился Сенька.
– Справишься. Мочалкины из рода в род наездники. Я еще с твоим дедом ездил. Знаменитый был старик. Отец у тебя тоже большого класса наездник был. Справишься.
С этого дня Браслета стали тренировать по утрам на улице. Пускать его на ипподром Рыбкин боялся.
– Надо, чтобы он совсем забыл, какой он, ипподром, и есть. Лошадь работу любит, пока ее не перетянут. Другую покорную дурак наездник просто возьмет и сломает. А другая защищается, бьется задом, хватает зубами и начнет бояться. Каждую лошадь отъездить можно, если только найти подход к ней. Дурных лошадей почти не бывает, а дурных наездников хоть пруд пруди, – говорил Рыбкин.
Скоро начали работать с Браслетом махом и врезвую.
Перед первой резвой Рыбкин приказал Сеньке сесть на Браслета. Сам он повел Пегаша.
Дрожа от радости и страха, Сенька уселся в качалку.
На Невском лошадей выпустили.
Браслет рванулся вперед и поплыл по широкой торцовой мостовой. В размеренный, точный, как часы, стук его подков барабанной дробью врывался топот скачущего рядом Пегаша. Пегаш – старый, испытанный поддужный – скакал легко, едва прикасаясь копытами к торцам. Браслет шел на полкорпуса впереди, приноравливая свою рысь к быстрому галопу товарища. У Сеньки закружилась голова. Ему казалось, что беспорядочно мелькавшие столбы фонарей, решетки, дома вдруг вытянулись в нитку и ринулись ему навстречу. У Штаба разгоряченных лошадей сдержали с трудом. Рыбкин поглядел на секундомер.
– Как проехали? – поинтересовался Сенька.
– Для первой езды с нас довольно, – буркнул Рыбкин.
Зима пришла рано. В ноябре месяце начались первые бесснежные морозы. Ездить врезвую по улицам стало трудно. Браслет был почти приготовлен к призу, но Рыбкин долго не мог решиться начать тренировать его на ипподроме. Запрягая Браслета перед первой ездой на кругу, старик заметно волновался. Руки путались в пряжках и ремешках. От этой езды зависело все.
Выехали
– По большой в обратную! – крикнул Рыбкин.
Браслет деловито трусил рядом с Пегашом, весело кося на него глазом. Старик улыбнулся, но когда из темноты навстречу выплыла трибуна, Браслет неожиданно остановился, задрожал и стал хрипеть.
– Ну, ну, не бойся, пошел. Ну! – испуганно уговаривал его Рыбкин.
Жеребец медленно пятился назад.
– Ну, ну, хоу, хоу, хоу! – успокаивал наездник.
Пегаш, объехав Браслета, исчез в темноте. Браслет топтался на месте и дрожал, как в лихорадке. Шерсть на нем встала дыбом. Едва живой от волнения, Рыбкин старался не шевелить вожжами. Вдруг, словно вспомнив что-то, Браслет ударил задней ногой по качалке. Раз, еще раз. Рыбкин не шелохнулся. Он свистом и голосом продолжал успокаивать лошадь. Удары были слабые, и качалка выдержала. Браслет остановился и стал прислушиваться. Тихо-тихо насвистывал Рыбкин, и вот сзади зацокали по льду копыта. Это Сенька, сделав круг, ехал на Пегаше.
– Держи ближе! – крикнул Рыбкин.
Пегаш пошел бок о бок с Браслетом и стал опять уходить. Тогда Браслет рванулся и понесся вдогонку. У ворот он снова остановился. Рыбкин спокойно ждал. Когда Браслет потянулся за уходящим Пегашом, он повернул его и съехал с круга. Браслет ржал и оборачивался. Отпусти Рыбкин вожжи, он сам вернулся бы на дорожку.
«На сегодня будет», – решил Рыбкин.
На следующий день Браслета проезжали в городе одного. Он привык к неизменному спутнику и один шел неохотно, часто оглядывался и ржал.
Браслет не видел приятеля целую неделю. Старик ездил на нем по улицам без поддужного. Когда Рыбкин снова выехал на Браслете на беговой круг, жеребец хотел остановиться в воротах, но в это время мимо на Пегаше проехал Сенька. Браслет сорвался с места и пошел рядом. На следующий день, когда Рыбкин выехал со двора, Браслет сам свернул на ипподром.
В разгар рабочего дня на ипподром пришел Лысухин, чтобы проверить, как готовят к призу молодняк, недавно прибывший с его завода. На дорожках тренировалось много лошадей. Появления Браслета с поддужным Лысухин не заметил. Молодая лошадь-трехлетка, которой он был занят, шедшая очень резво, тяжело засбоила и стала. Лысухин поморщился и остановил секундомер. В это время мимо трибуны на замечательном ходу пронесся гнедой рысак. Перед Лысухиным мелькнули только часть крупа и трубой откинутый хвост.
«Громадного класса лошадь», – подумал он.
Наездник показался ему незнакомым.
«Гастролер, верно, – решил он. – Совсем мальчик, и уже ездит на такой лошади», – с удивлением всматривался он в наездника.
Заглядевшись на гнедого рысака, Лысухин прозевал, как снова пошла его трехлетка, и опоздал пустить секундомер. С досадой сунул он секундомер в карман. Рысак вышел из-за поворота и мчался по противоположной дорожке. Теперь от Лысухина его закрывала поддужная. Внезапно Лысухин побагровел и крепко сжал зубы. Он разом забыл и о гнедом рысаке, и о трехлетке. Рядом с незнакомой лошадью скакала поддужная из его собственной конюшни.