Брат болотного края
Шрифт:
Мальчик, милый рыжий Степушка, конопатый и мягкий, умеющий вырезать из дерева листочки, упал в болото, и то поглотило его, накрыло с головой холодной жижей.
– Аксинья с ними? – то ли спросил, то ли прорычал зверь.
Лесе стало еще страшнее, она осторожно кивнула. Зверь оскалился, подобрался, готовясь к прыжку.
– И что она? – Вопрос зазвенел в воздухе.
– В болото толкнула, – чуть слышно выдохнула Леся. – Степушку.
Зверь отшатнулся, блеск его глаз померк, словно бы он зажмурился от острой боли, а когда зеленоватый их огонь вспыхнул снова, то в нем зримо налилась яростная жажда
– Убью суку, – почти равнодушно, но от того невыносимо страшно сказал он. – Пойдем! – И схватил Лесю за локоть, одним рывком поднял на ноги.
– Я не хочу! – Она затрепыхалась, но куда там. – Не пойду я к ним! Они ненормальные! Опусти! Мне домой надо!
– Ненормальные, говоришь? – Встряхнул посильнее, привлек к себе, чтобы она почувствовала злобу, кипящую во всем его существе. – А сама-то что? Или не слышишь, как болото зовет?
Листья дрожали на ветру, под ногами хлюпала грязь, где-то надрывно скрипело подломленное дерево. Ничего странного, простые звуки леса. Но Олеся понимала, о чем рычит ей зверь. Она и правда шла на зов, аукалась с кем-то, ждущим ее впереди. Но было ли это болото? Как теперь разобраться?
– Вот и молчи! – Тишину в ответ зверь принял за признание его правоты. – Думаешь, не узнал тебя? На весь лес воняешь страхом, так я тебя и учуял в первый раз. Я спас твою мышиную душонку, притащил в дом. Ты в долгу передо мной.
– Я уже отработала… – просипела Леся, отводя глаза от мерцающего злобой звериного взгляда.
– Полы помыла? Курам зерна бросила? – Зверь оскалился. – Ты пойдешь со мной. И на лобном месте признаешь старую ведьму виновной. Поняла? Вот тогда я смогу ее убить.
Что было ответить ему, чующему кровь зверю? Леся кивнула, соглашаясь, и цепкие, злые пальцы ослабили хватку.
– Отпусти… – жалобно попросила она, но зверь ее не слушал.
Он повернулся лицом к чаще, наклонился к земле, потащил за собой Лесю. Так они и замерли, скорченные нелепым поклоном. Потянулись секунды, грузно взлетела из кустов большая птица, пузыри гнилого воздуха лопались в болотной топи, лес молчал, но зверь вслушивался в его молчание, а потом встряхнул головой и выпрямился.
– Не отставай, – бросил он, направляясь в чащу.
Его ладонь продолжала стискивать Лесин локоть. И она пошла следом – грязь облепила ноги, мокрая рубаха холодила тело, беспамятство слилось с усталостью в беспросветный морок. Никогда еще Олеся не чувствовала себя такой беззащитной, как влекомая зверем из ниоткуда в никуда.
Демьян
Вначале вообще ничего не было. Бесконечная тьма хлынула сразу изо всех щелей, затопила все кругом, заслонила Демьяна от леса, озерной глади и тварей с болота. Вот он стоял на кромке перелеска, говорил с той, что пришла на место его любимой женщины, а вот мир обратился во тьму. Так чувствует себя неразумная птица, если в полуденный зной накрыть ее клетку черной тканью. Дема застыл, ощущая под собой землю, слыша еще отголоски жизни леса, схватился за них, как за спасительную веточку над водоворотом, но тут погасли и они. Исчезли, будто не было.
На какой-то миг, стремительный, а может и бесконечный, Демьян завис в кромешном нигде, еще понимая, кто он. А после пропало и это. Черная вода затопила
Иногда она шла рябью, иногда стояла, а порой выходила из него, как из берегов. Мерзкая жижа, гнилая и мертвая. И Демьян сдался. Растворился. Исчез.
Первыми вернулись мысли. Слабый просвет бесконечной тьмы вдруг обернулся осознанным чувством облегчения – если все это смерть, то умер он, упав в спящие воды озера. А значит, все, что случилось после – и перелесок этот, и Поляша с гнилыми пятнами на нежной коже – лишь ужас погибающего сознания. Демьян даже вспомнил, как объясняли на учебе видения умирающих. Туннели, свет, усопшие родственники – все это агония угасшего мозга. Так вышло и с ним. Но видит лес, если выбирать между смертью и Полей, на самом деле ставшей болотной тварью, лучше сдохнуть.
И Демьян успокоился. Повеселел даже. Пока не поймал себя на этом облегчении. Мертвые не размышляют, не ищут оправдания и разъяснений. Мертвые гниют в земле. А если он, хорек эдакий, снова ищет лазеечку, лишь бы совесть не сожрала его потроха, то жив он. А Поля до сих пор стоит на кромке болота и скалит острые зубы во тьму леса.
Он бы закричал от бессилия, но голос еще не вернулся. Вернулся нюх. Демьян чуял запах теплого дерева, огня и сухих трав. Значит, он в доме. Еще пахло влажным льном и волосами, омытыми отваром из ромашки. Выходит, где-то рядом сестра. Которая только? Но в запахе не различить горьких ноток лесного безумия. Не Фекла рядом, Стешка. И только потом Демьян понял, что перекрывает все остальное. Болотный смрад разливался кругом. Так пахнет неживое, бродящее во тьме засыпающего леса. Кто-то опасный, кто-то гнилой и злобный пробрался в дом. Но как? Не ступить на тропу лесную мертвым ногам. Так завещал Батюшка. За тот непреложный закон было отдано слишком многое. Чужие жизни, свои души.
Кто же посмел нарушить его?
Мысли разбегались, но на ум приходило лишь одно имя. Любимое, ласковое, привычное. Он даже представил, как Полина входит в дом, переступает порог, проводит ладонью по вырезанному из старого дуба лику старца с молодыми улыбчивыми глазами. Она всегда так делала, называла оберег Лесовичком, щекотала ему широкий нос. Аксинью передергивало от гнева, но она не вмешивалась. Копила злобу, старая ведьма!
Все так и было, наверное. Поляша пришла домой, как всегда приходила, вернувшись из леса. Только в этот раз холодной и влажной была ее грудь, а по ладони, гладящей Лесовика, расползалось гнилое пятно.
Демьян дернулся, тело отдалось тупой болью, но пошевелилось. Теперь он чувствовал, что лежит на твердом столе, вымазанный чем-то холодным и липким. Чем-то смердящим. Он попытался перевернуться на бок, но сил не было. Рывком поднял голову, но затылок налился пудовой тяжестью.
Прохладная ладонь прижалась к его лбу. Он втянул воздух, боясь и желая различить в нем мертвый запах Поляши. Но его не было, один лишь ромашковый отвар да сухой лен.
Стеша помогла ему приподняться. Он разлепил веки, мир плыл перед глазами. Размытое пятно вместо лица сестры, огненные всполохи там, где мерцал фитилек свечки.