Брат, Брат-2 и другие фильмы
Шрифт:
— Ну что ж, твое дело, Мэк. Другого напарника найду, — глядя на пробегавших девушек, сказал Витя.
— Да нет, я не отказываюсь. Я через пять дней отдам.
Витя лениво покачал головой:
— Дело стоит, Мэк.
Обогнув танцующих, Люба прошла через зал и вышла в коридор.
— Давай через два, послезавтра вечером и отдам, — просил Игорь.
— Послезавтра? — задумался Витя. — А что за клюшка с тобой?
Сзади тихо подошла Люба с явным намерением пошутить
— Любка? А что, нравится?
— Ничего.
— Бери. Хочешь, познакомлю? — с готовностью сказал Игорь.
— Сам управлюсь. Ладно, договорились: послезавтра крайний срок. Все. Ты быстренько ушел. Понял?
Игорь кивнул. Люба развернулась и пошла по коридору, потом вернулась и зашла в туалет. Растерянность и бессильная злоба душили ее, и она не нашла ничего лучшего, как по-бабьи зареветь.
Витя зашел в зал и сел. Молодежь танцевала от души, насколько позволяла ее душа.
Люба посмотрела в зеркало на свое измазанное тушью лицо, открыла кран и тщательно смыла и тушь, и помаду, и румяна.
— Валя, ты одна сегодня? Угу, тогда я сейчас приеду, — сказал Игорь, повесил трубку и вышел из телефонной будки.
Бросив взгляд на бутылку шампанского и два салата, Люба взяла сумочку и направилась к выходу.
— Люба, пойдем! — крикнул изрядно выпивший парень со знакомым лицом и схватил ее за руку.
Она хотела отказаться, но взгляд ее упал на улыбающегося Витю с бокалом в руке, и она пошла.
Она танцевала. Лицо ее выражало злобу, презрение и все ту же растерянность, когда глаза встречались с его глазами. А парень что-то нашептывал ей на ухо и целовал в шею. Она резко оттолкнула его и побежала.
Витя проследил за ней взглядом все с той же нагловатой улыбкой. Зал танцевал.
Получив в раздевалке шубку, Люба выбежала на улицу и, захватив горсть снега, прижала его к лицу.
Дома она не стала зажигать свет. В шубе и сапогах она прошла в комнату и медленно по стенке опустилась на пол, не отрывая глаз от портрета Делона, тускло освещенного уличными фонарями и изредка проходящими машинами.
Утро заглянуло в ту же небольшую, бедно обставленную, но довольно чистую комнатку и заметило второпях брошенные на пол вещи, портрет Делона над кроватью, оранжевую майку с номером четыре, пустую бутылку из-под шампанского и два грязных стакана. Она уже не спала. Осторожно дотронувшись до повернутой к ней спины, она тихо позвала:
— Витя!
— Чего тебе?
— Уже десять.
Скованным движением он откинул одеяло и сел, опустив в ладони опухшее лицо. Посидев так несколько секунд, он встал и начал быстро одеваться. Улыбаясь, Люба смотрела на него.
Егор и Настя
ЕГОР: Я бы очень хотел написать вещь всех времен и народов, хотя бы одну. Мне бы очень хотелось, чтобы я родил нечто, что повергло бы огромное количество людей во времени не в прах, а в тотальное понимание того, что я хотел им показать…
ДИКТОР: Игорь Белкин, студент философского факультета Уральского университета.
ЕГОР: Нам не давали ничего делать. Все эти фестивали, которые я перечислил с Сашей, — это все наша инициатива. Мы приезжали, и нас за это потом журили соответственно. Я не знаю, были варианты, Саню, по-моему, там запугивали до такой степени, что просто страшно.
ПАНТЫКИН: Все время считалось, что мы какие-то вредные. Несмотря на то, что когда мы спрашивали: «А в чем вы конкретно видите вот такую сторону…»
ЕГОР: Не вредные, а неполезные. Это разные формулировки…
ПАНТЫКИН: Конкретно-то ничего не было…
ЕГОР: Конкретности-то не было, но и полезности нет…
ЕГОР: А мы были молодые, наглые, вообще, как …ь дрыны. То есть очень классно было. Такую туфту пороли! С точки зрения элементарной культуры это было мимо кассы.
ПАНТЫКИН: Да один концерт в Казани чего стоит! Когда дядя вышел и заорал: «Ар ю реди ту рок?!» Открываются шторы, картина Репина: стоит Егор с бутылкой шампанского!
ЕГОР: Короче, мы выходим, начинаем врубать. Ура! Атас! Мы ничего понять не можем…
ГОЛОС ЕГОРА: Я жду очень многого. Я жду огромного количества всего. Жизнь до сих пор как бы нераспустившийся бутон для меня. Мне все время кажется, что жизнь так и не развернулась во всем своем блеске и великолепии. Я с самого начала общественно был заряжен на взлет. И я буду взлетать до тех пор, пока не грохнусь.
ЕГОР: …Это сейчас можно выходить голым по пояс, а тогда это было — вообще труба! Короче, как мы там вломили!..
НАСТЯ: Началось все с рисования. Такой неосознанный был процесс. Мама говорила, что я рисовала, когда у меня была очень высокая температура, болела. Это меня отвлекало очень сильно от болезни. Обычно дети плохо переносят температуру. Это мне помогало выздороветь.
Все это от чувства какой-то внутренней обостренности зависит.