Брат, Брат-2 и другие фильмы

Балабанов Алексей Октябринович

Страдания обостряют талант. То есть какие-то факторы, которые обостряют чувство, — пока они присутствуют, человек развивается. Его творчество, его искусство развивается. Когда все это прекращается — все. А никто от этого не застрахован, не гарантирован. Может все это исчезнуть…

Я исполняю танец на цыпочках, который танцуют все девочки…

Декабрь 1986

Застолье

в саду

ЕГОР: Я проект задумал совершенно потрясающий. У меня есть две вещи… в принципе, я бы ему все послал, но две вещи — точно, которые должен петь Стинг. Я тебе зуб даю. Я их написал для него.

ЛОЕВСКИЙ: Как просто написать для Стинга!

ЕГОР: Да я их написал для себя!

ЛОЕВСКИЙ: Потому что Стинг — уже готовый человек!

ЕГОР: Да ты дурак! Я их написал для себя, для себя, понимаешь, я попробовал раз, попробовал два и чувствую, что вещь не вырабатывается мной…

ЛОЕВСКИЙ: Значит, ты — не Стинг?

ЕГОР: Нет. Это понятно, но я написал их…

БУТУСОВ: Так ты не Стинг?

ЛОЕВСКИЙ: А мы пришли к Стингу в гости…

ГОЛОС: Вот бы Стинга сюда сейчас, он бы проверил.

БУТУСОВ: Чего ж ты так обосрался?

ЕГОР: Обидно.

ГОЛОС ЕГОРА: Вот я мечтаю познакомиться со Стингом, человеком, который оказал на меня… ну, просто… Это как любовь. Это не мужеложство, не гомосексуализм. Я люблю его. Я чувствую его всеми фибрами своей души, я понимаю его. Я могу предсказать каждую его новую вещь, каждый его шаг, каждый поворот в его судьбе, потому что я его воспринимаю как свой. Я не чувствую себя ниже его, хуже его — я чувствую, что у меня есть друг, который не понимает того, что я существую… Вот. И я очень бы хотел с ним соединиться. Вот моя мечта.

ЕГОР: Я вам скажу: на моих глазах, я ничего не преувеличиваю, насмерть, насмерть растоптали человека одного…

ЛОЕВСКИЙ: Подожди, какая тогда разница между мной и тобой?

ЕГОР: Большая. Я велик, а ты — мелок.

ЛОЕВСКИЙ: Согласен. Я с ним согласен.

ЕГОР: Это объективная вещь.

ЛОЕВСКИЙ: В чем же заключается твое величие и моя мелочность?

ЕГОР: Мое величие в том, что я еще хочу. А ты уже смирился.

ЛОЕВСКИЙ: Чего ты хочешь?

ЕГОР: Это не важно.

ЛОЕВСКИЙ: Нет, подожди, важно! Чтобы я понял свою тщету и мелочность…

ЕГОР: Он не понимает…

ЛОЕВСКИЙ: Чтобы я понял, я должен понять, в чем твое величие и моя мелочность. Что ты хочешь? Что?

ЕГОР: Всего. Хочу красивых женщин, хочу море водки, хочу всего, хочу! Понимаешь?

Настя слушает пластинку

НАСТЯ: Я знаю его четыре года, пятый год пошел. Так вот, на глазах он изменился, сформировался как человек: отношения, характер, привычки, страсти. Я уверена в том, что он сам себя еще не знает. Ему еще предстоит себя открыть. Человек, который хочет раскрыться, как цветок настоящий процвесть. Я думаю, у него это обязательно получится.

В конце концов, один

человек другому ничего не должен. Не должен требовать, не может, не имеет права. Человек может рассчитывать только на себя самого. Я должна быть готова ко всему, чтобы потом не потеряться.

ГОЛОС ЕГОРА: Что значит любить? У нас модно считать, что это нечто такое, что не поддается определению. Есть нормальное такое прагматическое определение: любовь — это когда человек является для тебя не средством, а целью. Чисто философское определение. Я могу любить только конкретного человека со всеми его тараканами, маракасами и абрикосами. Любить человечество я никак не могу…

Ноябрь 1986

Егор у мамы

МАМА: Ты бы приезжал почаще.

ЕГОР: Да я бы приезжал почаще, если бы у меня было для этого время. А то загон такой, что ой-ой-ой. Я ни разу в этом году не был на Балтыме. Это смехота!

МАМА: На Таватуе.

ЕГОР: На Таватуе — другое дело. Я говорю — на Балтыме.

МАМА: А как там с Настей?

ЕГОР: Нормально. Работаем. Вот новый альбом должен записать, осенью. Нормально.

МАМА: Ну, а все-таки, как там?..

ЕГОР: Где «там»?

МАМА: На квартире.

ЕГОР: А тебе какая разница-то?!

МАМА: Все-таки интересно матери.

ЕГОР: Неинтересно. Живу и живу. Зашитый, заштопанный, постиранный. Этого достаточно.

МАМА: Игорь, надежней матери было бы, когда ты там не один. А то мать ложится и думает…

ГОЛОС ЕГОРА: До провала своего в Ленинграде я был ребенком. Огромная была, конечно, травма. И вот с этих времен я стал считать себя человеком взрослым. Я отвечаю за свои поступки. Не только за свои, но и за поступки других людей, которые связаны со мной. Да, я взрослый человек.

МАМА: Машину купи.

ЕГОР: Машина — значит, гараж…

МАМА: И жениться надо…

ЕГОР: Жениться — осуждаем.

МАМА: Сколько лет тебе, старичок уже…

ЕГОР: Ну и что?

МАМА: В старости кружку воды некому будет подать…

ЕГОР: Артисты живут долго.

МАМА: Неправда. У всех вон бегают дети, а у тебя…

ЕГОР: Обидно, конечно. Но пока, при такой жизни, лучше не иметь, потому что это будет дурдом тогда совсем. На мне же еще университет. Я ж пока не защитился до сих пор. Обождем.

Настя с котенком

НАСТЯ: Я не разделяю такие понятия: взрослый и невзрослый. Это не показатель вовсе. Мне кажется, что некоторые детские черты пронесешь дальше с собой, а многие теряются. Я не знаю, не знаю…

Егор говорит, что я живу только сегодняшним днем, как крайняя форма инфантилизма. Он считает, что вот дети прожили день, заснули, слава богу. Проснулись, опять дети живут. Вот я так же. По-другому я не хочу. Потому что каждый день — он очень ценный. И что жизнь какая-то будет впереди, особенная, яркая — этого не будет.