Брат-чародей
Шрифт:
Многие догадывались о причине. Это только усиливало общую нервозность, потому что ситуация тогда принимала неприятный привкус двойной ловушки, унылого выбора — или пожар сегодня, или наводнение завтра. Если у королевы родится ещё одна девочка, можно было, не идя к гадалке, предсказать бешенство короля — и, главное, его неизбежные последствия для всех и каждого. А если же долгомечтания Ригера сбудутся и в монаршей семье запоздало появится сын — о, какими престолонаследными бедами это может обернуться в будущем…
Ясное июльское утро принесло в Венцекамень два долгожданных события — ночью прошёл дождь и королева
Солнце вдосталь прожарило камни и крыши. Прошелестел слух, что король специально сказал устроить угощение ближе к вечеру, чтобы удовольствию не помешал полуденный зной. "Мудро, ой мудрой наш Ригер-король" — беззубо шамкали старики.
Предвечерние тени успели заполнить ущелья улиц и принялись неспешно заползать на окна верхних этажей. Площади, где обычно устраивались народные гуляния, оставались пустыми. "Вечером же, сказали, будет. Вечером!" — журили отцы семейств нетерпеливую молодёжь.
В прохладные сумерки откуда-то вынырнул упорный слух, что праздник задерживается из-за того, что король заболел. Одни понимающе кивали — мол, немудрено прихворнуть тому, кто так много трудится на благо страны. Другие отмахивались — враньё, от радости ещё никто не болел.
Пришла ночь. Свет в домах потушили позже, чем обычно, а утром встали раньше. И с облегчением вздохнули — на главных площадях столицы уже вовсю шла подготовка к раздаче хлеба, сыра и вина. Нет, конечно, бывало и лучше — но и это ничего. Вчерашнее ожидание и глупые слухи были счастливо похоронены в праздничной суете.
Королевский мажордом лорд Станцель лично и на месте проверил, как выполняются его распоряжения, и отправился обратно в Туэрдь. Пешком и не спеша…
Вчера королю не сразу решились сообщить о том, что королева разрешилась от бремени. Впрочем, новость он воспринял спокойно. Выслушал сдержанные поздравления. Сам, правда, молчал. Как обычно, отправился в свой кабинет, но не сделал распоряжений секретарю, кого сегодня хочет видеть. Когда мажордом решился-таки прервать высочайшее уединение, оказалось уже поздно — на полу валялись пустые бутылки, а глаза короля напоминали два просмоленных факела, которые только и ждут искры, чтобы вспыхнуть самим и подпалить дом…
Вспомнив об этом, лорд Станцель непроизвольно передёрнул плечами — и тут же облегчённо вздохнул: ему удалось вчера уговорить Ригера воспользоваться остатками трезвого разума. Наверное, это был его самый сложный дипломатический подвиг. В конце концов, он убрал остатки вина, убедил короля прилечь отдохнуть и не уходил от него, всё порывавшегося встать и что-то делать, пока не появился лекарь.
Потом он на свой страх и риск принялся делать то, что должен был в подобных случаях делать король: объявил должные официальные уведомления, написал должные письма, распорядился об устройстве должных мероприятий. Конечно, Ригер
Когда мажордом подходил к восточным воротам Туэрди, в толпе выходящих писарей и посыльных подслеповато увиделась знакомая фигура. Пригляделся повнимательнее, крякнул — и резко остановился.
— Гилл! — чисто для проформы позвал он внука, который уже успел сменить курс и какими-то извилистыми галсами и почти бочком приближался к крепко стоявшему посреди дороги старику.
— Почему ты не на своём месте? — лорд Станцель казался не на шутку разгневанным.
— Я уже переписал ту бумагу, дед… — промычал Гилл, раскачиваясь и переминаясь с ноги на ногу в такт словам.
— Я тебе здесь не дед!
В ответ Гилл подскочил на месте и нарочито испуганно замахал руками, головой и прочими частями тела.
— Да, мой лорд! Прости, мой лорд!
— Кончай паясничать! — совсем вспылил старик. — И перестань дёргаться!
Гилл тут же послушно замер — но как нарочно в нелепой позе.
…Он почти дословно знал, чем продолжится и закончится этот разговор. Ну, ничего страшного, что ему предстоит выслушать очередную дедову лекцию о прилежании, старании и его будущем предназначении. Ничего страшного, что сегодня придётся переписать очередную скучную бумагу, делая вид, что этим самым он постигает сложную науку политического устройства государства. И ничего страшного, что перья для письма будет чинить не он сам, а специально приставленный к нему для этих целей писарь-соглядатай.
Всё равно он сбежит из дворца — и никто его не остановит!
— Да, мой лорд!
Утро выдалось настолько ласковым и прозрачным, что Дженева, взяв охапку дорожной одежды, нуждающейся в починке, перебралась с ней в садик и, разложив по скамейке швейные инструменты, принялась за работу. Завтра, завтра, завтра — завтра они с Кастемой отправляются в путь! Эта мысль переполняла её радостью, переливавшейся через край нескончаемыми задорными песенками, которые она прекращала мурлыкать только для того, чтобы перекусить нить или прицелиться в ушко иголки. Когда бесформенно сваленная охапка уже почти вся перекочевала в аккуратно сложенную кучу с бодрым названием "это готово!", из чистого воздуха перед ней материализовалась Гражена и с полувоплем-полувздохом "Вот ты где! А ты мне там нужна!" схватила её под локоть и потащила за собой.
— Ты чего! — вырвалась Дженева и негодующе бросилась поднимать упавшие от её натиска тряпки.
Гражена крикнула "Точно! Иголки тоже бери!" и со стоном "Ну скорее же…" развернулась и бросилась в их домик. Любопытство, волной поднявшееся в Дженеве от этой сценки, перевесило всё остальное, и она оказалась в комнате подруги ненамного позже её. Гражена, впрочем, уже успела скинуть с себя домашнее платье и сейчас барахталась в куче блестящего шёлка, просовывая руки и голову в нужные отверстия.