Брат-чародей
Шрифт:
— Я Ригер. Король Рении.
Молчание. Не дождавшись ответа, Ригер продолжил.
— Ясота, я пришёл к тебе со сделкой. С моей стороны — твоя жизнь. С твоей — ответы на мои вопросы.
Снова молчание. Ригер ощутил, как внутри его начинает подниматься бешенство, но усилием воли подавил его.
— Что касается твоей жизни… Я помню о древнем законе, охраняющем жизнь чародеев даже вражеской страны. Я не настолько жесток, чтобы отправить тебя на виселицу. Но вот, смотри, — он вытащил из кармана стеклянную бутылочку. — Это лекарство нашли у тебя. Мой лекарь сказал: если человек,
Внимательно следивший за её реакцией, Ригер не заметил и проблеска страха в её глазах. Зато он почувствовал театральную вычурность своих собственных слов и решил не напирать больше на страшность мук. Вместо этого он открыл сосуд, не спеша высыпал на ладонь немного седого, поблескивающего порошка — и медленно сдул его.
— Красиво падает… Просто невероятно красиво… Ещё раз повторю условия сделки. С моей стороны — этот порошок.
Да не смеётся ли она над ним, продолжая своё упорное молчание? Ладно, терять нечего!
— С твоей — совет, как мне извести моих чародеев.
Уловив в её взгляде искорку изумлённого блеска, обрадованный Ригер продолжил.
— Видишь, что я предлагаю тебе? Сейчас, когда Рения и Местания стали врагами, так ты сможешь отомстить ненавистным тебе ренийцам. Я же вижу, сколько в тебе ненависти, — зашептав, наклонился он вперёд, глядя в её широко раскрытые и горящие глаза.
Ага, кажется, у него получилось…
Чародейка мелкой змейкой метнулась вверх — и плюнула прямо в лицо Ригера.
…Отерев одеревеневшей ладонью лицо, Ригер выпрямился — и крикнул.
— Эй, там!
В темницу тут же вошёл сопровождавший его капитан.
— Если… — и хрипло поправился. — Когда она захочет говорить со мной — сообщить мне об этом. Тут же. В любое время дня или ночи. Понятно?
— Да, мой король! — выпрямился капитан.
Вернувшись к себе, Ригер первым делом опять вызвал к себе Тар-Легона и тщательно допросил его. По словам лекаря выходило, что первые приступы должны начаться не раньше вечера. Потом сутки — максимум двое — и всё.
Ригер отпустил его. До утра вряд ли она его позовёт. Скорее всего, на рассвете. В это время человек ломается легче всего.
И, откинув мысли о Ясоте, он принялся заниматься обычными делами.
На рассвете проснулся и долго лежал в темноте, ожидая услышать звуки целенаправленных шагов Лишиена. Не дождавшись, задремал — и окончательно пробудился уже поздним утром.
— Мне ничего не передавали? — на всякий случай спросил он занимавшегося его утренним туалетом Лишиена.
— Ничего, мой король!
— Угу… Если что — сразу.
— Да, мой король! Всенепременно!
— Сводки готовы? Давай их сюда… Потом завтрак, потом!
После полудня, не выдержав, Ригер сам отправился в подвал. Но, оказавшись перед закрытой дверью, остановился, потоптался — и вернулся обратно. Он мог поклясться, что из-за тяжелой двери из цельных деревянных брусьев донёсся издевательский смех.
Вечером в ставке появился очередной местанийский гонец с посланием королю Ригеру от короля Эраиджи. В нём, как всегда, было набившее оскомину напоминание о подписанном
Только вечером, уже в лёжа постели, Ригер вспомнил о Ясоте. Но ненадолго — ободряющие мысли о том, что противник дал трещину и теперь его легко можно будет додавить, временно отодвинули на задний план всё остальное.
На рассвете следующего дня к нему таки пришли. Лишиен тихонько разбудил короля и ввёл того самого капитана.
— Что? — обрывисто бросил Ригер.
— Да, мой король! — выпрямился вояка.
— Что — да?
— Она умерла, мой король!
Ригер откинулся на высокую подушку. Потом вскочил.
— Плащ, сапоги и моего лекаря!
На сей раз в темнице было темным-темно. У той же самой стены на спине лежала молодая чародейка. На её спокойном лице в мягкой улыбке дрогнули губы. В полуприкрытых глазах, направленных прямо вверх, ещё виднелся след того, что она увидела перед тем, как из одной темноты уйти в другую.
— Проверь! — приказал Ригер.
Тар-Легон опустился на колени перед ней и, не обращая внимания на свет, ещё исходивший от неё, принялся равнодушно и тщательно исследовать её глаза, лицо, шею… Ригер отвернулся.
— Готова, — поднялся лекарь.
— Сама виновата, — прошептал Ригер — и этим насмерть задавил что-то горькое и нежеланное, несмело поднимавшееся из глубин его сердца…
Первые сутки по возвращению домой Дженева полностью проспала. Когда она, наконец, приняла более-менее вертикальное положение и попыталась убедить себя, что рисунок солнечных полосок на полу означает вовсе не "далеко за полдень", в комнату в который раз заглянула Галка и иронично запела.
— Доброго денёчка, барышня! С приездом-то. Хорошо спалось-то?
Дженева едва подавила желание бросить в нахалку подушкой. Попробовала бы она сама вот так, галопом, несколько дней без продыху…
— Чего тебе? — промычала она.
— А хозяйка хочет-то видеть тебя.
— Зачем?…
— Не знаю-то. Но несколько раз ужо спрашивала.
— Ну пусть она ещё немного подождёт… — тяжело зевнула Дженева. — Неси всю тёплую воду, что есть в доме. Давай, давай, шевелись.
Приведя себя немного в порядок и почувствовав, что жизнь — тем более, молодая — не так уж и плохая штука, она прокрутила в памяти нужные страницы Этикета и отправилась к леди Олдери. Там ей пришлось пережить неискреннюю, хотя и убедительную, игру "как я рада видеть подругу своей племянницы после долгого отсутствия!" и заметно более искренний поток вопросов о её поездке. Вскоре Дженева поняла, что на самом деле интересует леди Олдери. Во дворце ходили упорные слухи, что чародеи уже знают, чем и когда закончится война. И леди Олдери нетерпеливо и исподволь теребила Дженеву, что знает она сама.