Брат моего жениха

Коваль Алекс

Жизнь в центре Нью-Йорка и правда кипит. Люди торопливо пересекают улицы, бегут через светофоры, гудят машины и носятся мимо такси. Кто-то приезжает, кто-то уезжает, кто-то выходит, кто-то заходит. Бешеное движение “большого яблока” захватывает эти дни в свой круговорот, и вечерами в загородный дом Рысева мы оба возвращаемся практически без сил.

Я была бы лгуньей, если бы сказала, что мне это не нравится. Нет. Нравится. Я даже кайфую. Мне нравится местный колорит, жизнь, быт, словно ты попал в какое-то пресловутое кино. Словно все это не реально, и вот-вот режиссер крикнет: стоп! – и “съемки” закончатся. И как бы страшно ни было это признавать… но во многом это заслуга Леши, который

за эти дни открывается для меня снова. По-новому. И с каждым разом, наблюдая за ним в кафе или дома, видя его улыбку, от которой щемит в груди, слыша его голос, который до сих пор чудесным образом действует на мою внутреннюю паникершу, успокаивая, – видя все это, я глубоко внутри начинаю сожалеть, что Ляся не знает, кто ее папа. Отец – настоящий и сильный мужчина – должен быть в жизни ребенка. А Рысев был всегда истинным, как говорят, мужиком. Мне приходится это признать, хотя бы перед самой собой. Он такой. Даже несмотря на тот неприятный эпизод с изменой. И сейчас я начинаю жалеть, что тогда у нас все закончилось моим побегом. Я могла бы хотя бы попытаться выстроить между нами нормальные дружеские отношения ради дочери. Сказать ему об Алексии, но…

А хотя кого я обманываю! Я все еще слишком много чувств испытываю по отношению к Рысеву и “дружить” с ним я бы точно не смогла.

В воскресенье утром просыпаюсь от настойчивого звонка мобильного, и только нащупав под подушкой телефон и не глядя, нажала “ответить”, как услышала:

– Пливет, муль! – звонкий голосок дочурки. – Я соскусилась, муль! – говорит в трубку Алексия, а меня совесть грызет, что я вынуждена врать и ей.

– Привет, зайчик, – неосознанно называю ее так, как прозвал Рысев на даче у родителей Славки, – я тоже очень-очень по тебе соскучилась! – сажусь на кровати, подтягивая к себе коленки. – Как у вас дела?

– Колосо. Мы сегодня с дедом ходили в аквапалк.

– Правда? – улыбаюсь, представляя, какая довольная моська сейчас у моей малышки. – Тебе понравилось?

У них в Крыму уже вечер, когда у меня здесь время едва подползло к десяти утра.

– Да-а-а, мамулька, а ты плиедешь, и мы сходим с тобой в аквапалк? Я покасу тебе басую голку, с котолой я сама скатилась, плеставляешь? – лопочет мое чудо, а я до боли в сердце понимаю, как ужасно по ней соскучилась. Как хочу прижать к себе своего миниатюрного анеглочка с темными глазами и зацеловать до визгливого хохота. Домой хочу. К Лясе хочу.

– Сходим. Обязательно. А потом полетим домой.

– К моим любимым иглускам, да? А Лысь мне зайцика не пливез еще, муль?

Зайчик. Рысев обещал. Точно.

– Нет малышка, Леша больше не приезжал, – говорю чуть дрогнувшим голосом и поднимаюсь с кровати. Накидывая поверх шорт с майкой халатик, спускаюсь на первый этаж. Уснуть уже все равно не смогу, а по плану Рысева сегодня еще пару мест, которые мне нужно увидеть.

– Залко, – вздыхает Алексия в трубку так по-детски тяжело. – А ты сколо плиедешь, муль?

– Скоро, Лясь. Скоро.

На завтрашнее утро у меня куплен билет. Понедельник должен стать днем, когда все эта “сказка” подойдет к концу, и я вернусь наконец-то к своей дочурке, а Рысев продолжит дальше жить своей холостой, беззаботной жизнью. Завтра у него снова начнутся тренировки, а у меня… стоит только представить, какой разговор ждет меня со Славой впереди, появляется трусливое желание засунуть голову в песок, как страус. Но, с другой стороны, и не признаться ему я не смогу. Думаю, свадьбы не будет. Как бы печально это не звучало. Такую подлость не простить. Наш “корабль любви” потонул, еще даже не успев выйти в открытый океан семейной жизни.

– Как там у бабушки с дедушкой дела? – прохожу на кухню, поймав на себе заинтересованный взгляд Рысева,

который готовит для нас завтрак.

– Колосо. Муль, – понижает голос до шепота Ляся, – а бабуля назвала дедулю сталый пень, – смеется моя бандитка, заставляя меня подавиться воздухом и покрыться красными пятнами от смущения.

– Ляся! Забудь такие плохие слова!

– Ну, лано, – обреченно вздыхает ребенок в трубке. – Ну, я поду мутики смотлеть, муль.

– Хорошо. Бабушке с дедушкой привет, сладкая, – улыбаюсь, уже мысленно считая минуты до встречи со своим чадом. – Люблю тебя, – говорю, зачем-то понижая голос до шепота и отворачиваясь от Леши, который в этот момент не сводит с меня своих цепких карих глаз.

– Я тозе тебя люблю, муль, – говорит Ляся и отключается.

Я еще какое-то время смотрю на экран, а когда он тухнет, откладываю мобильник на стол и устраиваюсь рядом с Рысевым, запуская кофемашину.

– Доброе утро, – говорю запоздало, не поворачиваясь.

– Доброе. С дочерью разговаривала?

– Угу.

И тишина. Больше никто из нас не рискует ее нарушить, будучи каждый занятым своим делом.

Я разливаю горячий свежесваренный кофе по кружкам, а Леша раскладывает яичницу с беконом по тарелкам. И смешно, и страшно думать о том, как, наверное, мы смотримся сейчас со стороны. Такие простые, домашние и… вдвоем. Словно пара. Словно семья. А помнится, когда пять лет назад мы жили вместе, очень редко бывало, когда Рысев проводил время со мной на кухне. Обычно у него находились дела важнее и интереснее, чем готовить со мной ужин и болтать. Обо всем и ни о чем сразу. А как я тогда мечтала хоть об одном утре, подобном сегодняшнему!

– Лана, – спустя пару минут уютной тишины натянуто звучит голос Рысева, что заставляет обернуться. Все эти пять дней он, как и обещал, держался физически как можно дальше от меня, вот только духовно весь он уже словно пробрался под кожу, снова отвоевывая в моем сердце огромную часть для себя. И пока совсем не стало поздно, нужно было разрывать эту связь.

– Что? – поднимаю взгляд глаза в глаза и чувствую, всем естеством чувствую, что Рысев хочет что-то сказать. Буквально вижу, как на кончике языка крутятся слова, и отчего-то внутренне вся напрягаюсь, ожидая разорвавшейся бомбы. Однако…

– Ничего, – вздыхает Леша, с громким хлопком закрывая холодильник. Отводя взгляд и сжимая челюсти так, словно зол. И, по-видимому, на себя.

– Ты же явно собирался что-то сказать, Рысев.

– Поговорим об этом за ужином, Илана.

– За каким это ужином?

– Вечером. Считай, что я приглашаю тебя на ужин.

– Я думала, мы сегодня прогуляемся по центральному парку, и на этом все. Я еще хотела посмотреть подарок дочурке, и мне нужно собрать вещи, Рысев. Рейс в шесть утра и… и я и правда за эту неделю находилась, Леш. Я не… – говорю, пытаясь лихорадочно собрать мысли в кучу, – я не имею особого желания тащиться в ресторан, или кафе, или еще куда бы то ни было.

– Значит, устроим ужин дома, – пожимает плечами мужчина и подхватывает с кухонного островка наши тарелки с живописно лежащей на них глазуньей. – Но нам с тобой надо кое-о-чем серьезно поговорить, Илана. Думаю, ты и сама понимаешь, что прятаться дальше не получится.

– Ч-ч-что?

Что значит, прятаться? О чем это он? И что это за разговор такой?

Но сколько бы я вопросов не задавала, хоть мысленно, хоть вслух – мне на них не ответили.

Завтракаем мы, перекидываясь ничего не значащими фразочками, и расходимся по своим “комнатам”. Я набираю Элю, с которой уже пару дней не созванивалась, а Рысев, судя по крепким словечкам, доносящимся из гостиной, разговаривает со своим менеджером. Которому, кстати, и надо сказать “спасибо” за мой приезд в Штаты.