Брат на брата. Окаянный XIII век
Шрифт:
Обо многом узнал от безносого раба в ту ночь Ермил: и о жизни стольного города, и о царе, о купцах и ценах на товары, о рабском житье. Уже под утро, прощаясь, владимирский купец спросил:
–Слышал я, что праздник скоро в стольном граде?
–Через два дня.
–Через два дня? – удивленно и несколько разочарованно произнес Ермил. – А коли тиуна царского не будет, как мне отсель выбраться?
–Не тревожься, выведу, – заверил Первун. – Токмо одежу надобно сменить, приметна уж больно.
Ермил понимающе кивнул.
–Одежу сыщу. Ты вот токмо меня не подведи.
–Будь в надеже, мое слово крепко, – заверил рыжеволосый
Дни тянулись в безделье. Владимирцы, пользуясь случаем, отсыпались. Царский тиун так и не появился, не показывался и Первун. Лишь рано утром третьего дня он, разбудив Ермила Лукича, шепотом предупредил:
–К полудню будь готов.
Слыша доносящийся из-за высоких стен гул голосов, протяжное завывание труб и рожков, уханье барабанов, Ермил в нетерпении расхаживал по двору в ожидании Первуна. Тот, как и предупреждал, появился около полудня, и не один. Рядом с ним стоял широкоплечий светловолосый мужик в пестром халате и меховой шапке. Лицо его было выбрито, и это ввело Ермила Лукича в сомнение.
–Вот он проведет тебя на праздник. С ним и возвернешься, – кивнул Первун на светловолосого и, почувствовав настороженность владимирского купца, добавил: – Да наш это, из Устюга мужик. Был рабом, а ноне князю Роману служит. Чего молчишь? – толкнул он товарища в бок. – Молви слово.
Но мужик только кивнул.
–Сам-то я не могу быть с тобой. Рабов за городскую стену не выпускают, а Семен – он вольный, все тебе покажет и расскажет. Ну, с Богом.
Как шли, Ермил так и не понял. Коридоры, переходы, заваленные гнилью дворики, и неожиданно оказались на залитой солнцем улице, по которой двигался в одну сторону народ. Смешавшись с толпой, владимирский купец оказался за городом.
Пестрое людское море многоголосо шумело. Булгары, одетые в праздничные одежды, с веселыми просветленными лицами, толкались возле огромных бочек с вином, где царские виночерпии наливали чары всем, кто хотел. Здесь же, у пышущих жаром костров, томились целые туши быков и баранов, и каждый желающий мог съесть мяса столько, сколько позволяло пузо. Те, кто чувствовал в себе силу, мог побороться с прирученным медведем. Детвора, раскрыв рты, смотрела представление акробатов и жонглеров, глотателей огня и факиров, пришедших в Волжскую Булгарию из далекого Багдада.
–Неужели так многолюден Биляр? – удивился Ермил, взором охватывая волнующееся людское море.
–Нет, конечно. Здесь народ и из других городов, – пояснил идущий рядом с купцом Семен. – Но сегодня платит за все царь: и за угощение, и за развлечения.
–Щедр царь булгарский, – удивился Ермил. – А сам-то он где? Большое желание царя лицезреть.
–Ежели протолкнемся во-о-он к тому дереву, – показал Семен рукой на одиноко стоящий дуб в окружении колышущегося людского моря, – увидим царя. И надобно поспешать. Скоро начнется самое главное. Иди за мной и не отставай.
Заревели трубы. Царские воины, соединив древки копий в сплошную линию, навалились на мужиков и баб, раздвигая пространство перед дубом для проведения состязаний самых сильных, ловких и умелых.
Ермил Лукич и Семен пробились почти к самому ограждению.
–Вот царь Чельбир с царицей, – кивнул в сторону развесистого дуба Семен.
Ермила Лукич, встав на цыпочки и вытянув шею, устремил взгляд на открытое пространство. В тени дуба на устланной коврами земле стояло два высоких кресла, в которых сидели царь и царица. Царю
Опять заревели трубы, и на середину освобожденной от людей площади вынесли щиты с нарисованными на них кругами. Начались состязания лучников. Вначале стреляли по щитам пешие воины, затем всадники. Точнее всех ложились в цель стрелы молодого худенького воина на тонконогом огненно-рыжем жеребце. В самом конце состязания лучников выпустили из клеток птиц и всадники на скаку принялись метать в небо стрелы. Но только у четверых соревнующихся стрелы нашли цель, и пять из одиннадцати птиц были сбиты стрелами с красным оперением. Это были стрелы молодого всадника на огненно-рыжем коне. Ему-то царь и вручил приз – вороного как смоль горячего арабского скакуна. Каково же было удивление Ермила Лукича и многотысячной толпы зрителей, когда воин снял отороченную куньим мехом шапку и на плечи упали длинные светлые волосы, заплетенные во множество косичек.
–Девица эта – племянница царская, златокудрая Зора, – преодолевая крики восторга ликующей толпы, пояснил Семен. – Поговаривают, что надысь ее половецкий хан сватал, так не пошла. Огонь-девка!
В третий раз заревели трубы, призывая ко вниманию. Шум стих, и на середину площади вышел здоровенный, одетый в доспехи, с огромным изогнутым дугой мечом и щитом в руках булгарский воин. Следом за ним вышел глашатай. Зычным голосом он что-то принялся нараспев кричать, показывая рукой на воина, а тот стал медленно и важно расхаживать вокруг него, потрясая оружием.
–О чем он говорит? – затряс головой Ермила Лукич.
–То богатырь вызывает на бой противника. Любой может принять вызов: и воин, и князь, и простой оратай. Смотри, смотри, кто-то отважился, – показал рукой Семен на вышедшего из толпы такого же рослого, широкоплечего воина в чешуйчатом доспехе.
–А рубаха-то защитная на Руси сработана и шелом тоже, – заметил Ермил. – Неужто кто из наших вызов принял?
–Да нет, то богатырь из Ошела. На щите бляха в виде медведя, поднявшегося на задние лапы. То знак ошельских воинов, – разъяснил Семен.
Воины сошлись, посыпались искры от скрещенных мечей.
–Неужто до смерти рубиться будут? – потянул за рукав халата своего спутника Ермила Лукич.
–Да нет. Покалечить друг дружку могут, а чтобы до смерти… Мечи у них затуплены. Да ты смотри, сам все увидишь.
Бой был коротким. Ошелец не смог противостоять всесокрушающим ударам столичного богатыря и оказался на земле: оглушенный, окровавленный, но живой.
И вновь принялся выкрикивать в толпу глашатай, но охотников сразиться с богатырем не находилось. Перед царем уже выставили подарки для победителя: меч, щит, широкий кожаный пояс и лук с колчаном, полным стрел, все отделано драгоценными каменьями и золотом, как из толпы придворных и гостей вышел высокий статный молодец, светловолосый, с развевающейся на ветру бородкой. Он не спеша скинул шапку, малинового цвета кафтан и, оставшись в белой льняной рубахе, направился к бахвалящемуся перед толпой воину.