Брат Томас
Шрифт:
— Одди, могу я тебе кое-что показать? — спросила сестра Анжела.
Я подошел к ней, и она развернула рулон бумаги, который держала в руках. Джейкоб, как всегда превосходно, нарисовал мой портрет.
— Как здорово. Я ему очень благодарен.
— Это не тебе. Я повешу его в своем кабинете.
— Меня будет смущать такая компания, мэм.
— Молодой человек, не тебе решать, на кого я хочу смотреть каждый день. И знаешь, почему там висят все эти портреты?
Я уже пролетел с ответом «мужество», подсказанным Родионом
— Мэм, с головой у меня не очень.
— Ты знаешь, что после окончания войны за освобождение отцы-основатели нашего государства предложили Джорджу Вашингтону стать королем и он отказался?
— Нет, мэм, я этого не знал.
— Ты знаешь, что Фланнери О'Коннор жила так скромно, что большинство жителей ее родного городка не знали, что она — одна из величайших писательниц своего времени?
— Полагаю, причиной этому экстравагантность южанки.
— Это все, что ты полагаешь?
— Наверное, тест по этой теме я бы не сдал. В школе учился не очень-то хорошо.
— Харпер Ли, которой предлагали тысячи почетных докторских степеней и множество премий за ее прекрасную книгу, не приняла ничего. И вежливо указывала на дверь всем репортерам и профессорам, которые приезжали к ней.
— Нельзя ее за это винить, мэм. Незваные гости всегда доставляют лишние хлопоты.
Я не думаю, чтобы глаза-барвинки когда-нибудь сверкали так ярко, как в то утро на лестнице у двери, которая вела в гостевое крыло.
— Dominus vobiscum, [45] Одди.
45
Dominus vobiscum — Господь с тобой (лат.).
— И с вами, сестра.
Раньше меня никогда не целовала монахиня. И я не целовал монахиню. Щека у нее была такой мягкой.
Сев в «Кадиллак», я увидел, что Бу и Элвис уже устроились на заднем сиденье.
Братья и сестры остались на лестнице, мы уехали, и я не раз и не два обернулся, пока дорога не спустилась вниз и аббатство Святого Варфоломея не скрылось из виду.
Глава 56
Подвеску «Кадиллака» усилили, чтобы она могла выдерживать вес Оззи, а водительское кресло изготовили под его габариты.
«Кадиллак» он ведет так же легко, как пилот — свой болид во время гонки «НАСКАР», так что с гор мы спустились на равнину очень даже быстро.
— Сэр, по всем стандартам вы — богатый человек, — в какой-то момент сказал я ему.
— Я был удачлив и трудолюбив, — согласился он.
— Я хочу попросить вас об одолжении, таком большом, что мне даже стыдно говорить об этом.
Оззи радостно улыбнулся.
— Ты никогда не разрешал мне сделать что-нибудь для тебя. Ты мне как сын. Кому еще я могу оставить все мои деньги? Ужасному Честеру они ни к чему.
Ужасный
— В школе есть маленькая девочка.
— В школе Святого Варфоломея?
— Да. Ее зовут Флосси Боденблатт.
— Господи.
— Она много страдала, но светится изнутри.
— И что ты для нее хочешь?
— Можете вы учредить для нее фонд на сумму сто тысяч долларов после уплаты налогов?
— Считай, что фонд уже есть.
— Чтобы она могла обеспечить себя после того, как покинет школу. Чтобы во взрослой жизни она могла работать с собаками, как ей того хочется.
— Я скажу адвокату, чтобы он именно так все и написал. И ты хочешь, чтобы я лично, когда придет время, проследил за ее переходом из школы Святого Варфоломея во взрослый мир?
— За это я вам буду вечно признателен, сэр.
— Что ж, — он на мгновение оторвал руки от руля, чтобы потереть их, — это так же легко, как съесть пирог. Для кого еще нужно учредить фонд?
Поврежденный мозг Юстины не мог восстановить ни один фонд. Деньги и красота — защита от печалей этого мира, но прошлое вернуть невозможно. Только время может покорить время. Путь вперед — единственная дорога возвращения к невинности и умиротворению.
Какое-то время мы ехали, говоря о Рождестве, и тут я почувствовал рывок психического магнетизма. Как никогда раньше, резкий и сильный.
— Сэр, не могли бы вы свернуть на обочину?
— Что такое? — на его добродушном полном лице отразилась тревога.
— Не знаю. Может, ничего страшного. Но что-то… важное.
Он свернул на обочину, остановил «Кадиллак» в тени больших сосен, выключил двигатель. — Одди?
— Одну минутку, сэр.
Мы посидели в молчании. Рассеянный солнечный свет, пробиваясь сквозь кроны сосен, падал на лобовое стекло.
Тяга психического магнетизма оставалась такой сильной, что игнорировать ее я не мог.
Моя жизнь не принадлежит мне. Я с радостью отдал бы ее, чтобы спасти мою девушку, но судьбу такой обмен определенно не устроил. Теперь мне моя жизнь совершенно не нужна, но я знаю, придет день, когда я отдам ее за что-то благое.
— Я должен здесь выйти, сэр.
— Почему? Неважно себя чувствуешь?
— Я прекрасно себя чувствую, сэр. Психический магнетизм. Дальше должен идти пешком.
— Но ты придешь домой на Рождество?
— Я так не думаю.
— Идти пешком? Куда?
— Не знаю, сэр. По пути все выяснится.
Он не остался за рулем, а когда я достал из багажника только один чемодан, удивился:
— Не можешь же ты уйти только с этим.
— Здесь все, что мне нужно, — заверил я его.
— И в какую ты теперь влипнешь передрягу?
— Может, все обойдется без передряги.
— А что еще может быть?
— Может, передряга, может, впереди меня ждут мир и покой. Не могу сказать. Но что-то меня зовет.