Братство талисмана

Саймак Клиффорд Дональд

Не было никаких ориентиров – кругом тьма и какое-то мерцанье, будто он в тюрьме и ожидает смерти.

Затем он увидел дверь, вернее, отверстие, откуда лился мягкий лунный свет, и Тайни, вытянувшегося у отверстия.

Дункан повернул голову и увидел, что мерцание исходило от камина с горящими углями. В нескольких шагах лежал, раскинув руки, Конрад. Его широкая грудь спокойно поднималась и опускалась.

Отшельника не было видно. Вероятно, он спал в углу на своем матраце. В воздухе слегка пахло дымом, а над головой Дункана висели пучки травы, которые отшельник повесил сушиться. С другой стороны доносился легкий перестук ног – очевидно, там был Дэниел.

Дункан закрыл глаза. Осталось еще несколько часов до рассвета, можно поспать.

Но сон не приходил. События последних дней

выстраивались в мозгу Дункана, и этот парад снова показывал трудность путешествия, в которое пустился Дункан. В этой пещере отшельника было довольно уютно, но за дверью лежала разоренная земля с ее грузом зла. «Не только зло, – думал Дункан, – выслеживает наш маленький отряд, но и банда злых людей, ведомых Ривером. Правда, Ривер исчез где-то впереди, так что можно сейчас забыть о нем.»

Дункан снова вспомнил последние дни в Стендиш Хаузе. Он сидел с отцом в библиотеке.

– Как этот манускрипт оказался в Стендиш Хаузе? – Спросил он отца.

– Кто знает, – ответил старик. – Семейная история длинна и не очень хорошо документирована. Многое вообще пропущено. Есть, конечно, кое-какие сведения, некоторые записи, но большая часть их – легенды из столь давних времен, что теперь не представляется возможным судить, что здесь правда, что – нет. Теперь мы твердо обосновались здесь, но было и другое время. В семейных записях и легендах говорится, что среди нас были бродяги и бессовестные авантюристы. Кто-нибудь из них мог привезти из своих странствий этот манускрипт. Скорее всего, откуда-нибудь с Востока. Может быть это была часть добычи из взятого города, может, он украден из монастыря или, что менее вероятно, честно куплен за гроши как диковинка. Вероятно, большой ценности в нем не видели, и это понятно, потому что никто не понимал, что это такое, пока документ не попал в руки отцов аббатства. Я нашел его в старом полусгнившем ящике с заплесневелыми бумагами. Манускрипт лежал между другими разрозненными листами пергамента, в основном, не представляющими ценности.

– Но вы увидели или почувствовали в нем какую-то значимость, иначе вы не отправили бы его в аббатство.

– Нет, – признался отец, – я и не думал о его значимости, просто заинтересовался. Я немного читаю по-гречески, как тебе известно, в какой-то степени разбираюсь и в нескольких других языках, правда, слабо, но подобной рукописи я никогда не видел. Я удивился, и меня взяло любопытство, вот я и подумал, не привлечь ли к этому делу кого-нибудь из этих жирных ленивых отцов в конце концов, должны же они иногда что-то делать для нас, хотя бы потому, что мы даем им кров.

Когда в аббатстве надо ремонтировать крышу, они идут к нам за мастерами. Когда им нужно сено, они знают, где его взять, хотя могли бы накосить и у себя.

– Вы, вероятно, сказали им об этом, вот они и поработали с манускриптом.

– Все-таки это полезная работа, пусть лучше делают ее, чем чваниться, что могут разбирать по складам всякую ерунду. Все скрипториумы – а я подозреваю, что их в нашем аббатстве много – набиты артистическими дураками, которые чересчур высокого мнения о себе. Стендиши владеют этой местностью почти тысячу лет и всегда помогали аббатству. Но аббатство становится все жаднее и требовательнее. Взять хотя бы этот бочонок бренди. Его преосвященство не просил его, но подошел к просьбе так близко, насколько позволяло его высокое звание.

– Этот бренди – ваше больное место, милорд, – улыбнулся Дункан.

Отец раздул усы.

– В этом доме столетиями делался хороший бренди, и мы этим гордились, потому что здешний климат не для винограда. Но мы подрезали, прививали и ухаживали за черенками, пока не получили вино, могущее поспорить с Гальским. И скажу тебе, сын, этот бочонок нелегко достался нам. Его преосвященство хорошо сделает, если будет расходовать его экономно, потому что другой он получит нескоро.

Некоторое время они молчали, наслаждаясь жаром камина. Наконец, старый лорд зашевелился в кресле.

– То, что мы делаем с виноградом, мы делали и с другими вещами. Наш скот на несколько центнеров тяжелее, чем в других частях Британии. Мы вывели хорошую породу лошадей. Наша шерсть одна из лучших. Наша пшеница холодоустойчива, в то время как многие из

наших соседей вынуждены ограничиться рожью. С нашим народом происходит то же, что с урожаем и скотом. Семьи многих крестьян и рабов, работающих на нашей земле, живут здесь почти столько же лет, сколько и наша семья. Стендиш Хауз, хотя тогда он так не назывался, появился во времена смуты и неуверенности, когда жизнь человека была в постоянной опасности. Он начинался как деревянный форт на насыпи, защищенный палисадом и рвом, как защищены многие замки даже в наши дни. Мы, конечно, сохранили наш ров, но теперь он стал привлекательным, в нем водяные лилии и другие декоративные растения, его края засажены цветами и ягодным кустарником, а рыба в нем служит как спортом, так и пищей для любого, кто хочет забросить удочку в его воду. Подъемный мост через ров остался на месте. По обычаю, мы каждый год поднимаем и опускаем его – удостовериться, что он все еще работает. Конечно, жить стало сейчас чуть более безопасно, но еще не достаточно. Все еще бродят банды грабителей. Но с годами наш дом стал сильнее, и о нашей силе известно повсюду. Но и триста лет назад никакой бандит и грабитель не осмеливался нападать на наши стены. Случалось, что украдут корову или пару овец – только и всего. Такое бывает и теперь. Правда, я не думаю, что мы обязаны своей безопасностью только прочности наших стен. Всем известно, что наш народ еще воинственный, хотя это всего лишь крестьяне и рабы. Мы не держим армию вооруженных бездельников,в этом нет нужды. Если нагрянет опасность, каждый человек в поместье возьмется за оружие, потому что каждый рассматривает эту землю как свою, хотя она принадлежит нам. Таким образом, в неустойчивом и беспокойном обществе мы создали здесь безопасность и мир.

– Я люблю этот дом, – сказал Дункан, – и мне нелегко оставить его.

– Мне тоже нелегко, сын мой, отпускать тебя, потому что ты пойдешь в опаснейшие места, однако я не испытываю большой тревоги, так как ты умеешь управлять собой. И Конрад – сильный спутник.

– Да. Дэниел и Тайни – тоже.

– Его преосвященство в ту ночь сетовал на недостаток прогресса. Он назвал наше общество застойным. Может, оно и так, но я все-таки вижу в этом кое-что хорошее. Будь здесь прогресс, он обязательно проявился бы в вооружении. А всякий прогресс в армии ведет к постоянной войне, потому что любой вождь или занюханный королишка, получив новое оружие, стремится испробовать его на соседе, полагая, что оно даст ему преимущество.

– Все наше оружие, – сказал Дункан, – исторически личное оружие. Каждый человек должен стоять лицом к врагу на расстоянии вытянутой руки. Лишь немного служит на более дальнюю дистанцию – копья и дротики, но они неудобны, так как их нельзя вернуть назад и бросить второй раз. Они, как и праща – дистанционный фактор. Да, пращой трудно пользоваться: оружие неточное, издалека малоопасное.

– Ты прав, – согласился отец. – Такие, как его преосвященство, оплакивают наше положение, но, по моему мнению, нам очень повезло. Мы достигли такой социальной структуры, которая служит нашим целям, и всякая попытка ее изменения может вывести нас из равновесия и принести множество бед, о большей части которых мы и не подозреваем.

Неожиданный холод и дыхание мороза отвлекли Дункана от воспоминаний. Он открыл глаза и увидел лицо духа, если это можно было назвать лицом. Оно больше походило на темный овал крутящегося дыма в белизне капюшона. Никаких черт лица не было, просто дымный водоворот, однако у Дункана было впечатление, что он смотрит прямо в лицо.

– Сэр дух, – резко сказал он, – в ваши намерения входило разбудить меня так неожиданно?

Дух согнулся, и было странно, что он мог согнуться.

– Я хотел спросить вашу светлость. Я сначала спросил отшельника, и он рассердился, потому что не знал, как ответить, хотя как человек святой он мог бы знать. Я спросил вашего высокого спутника, так он только заворчал в ответ. Он был оскорблен, что дух смеет с ним разговаривать. Если бы он думал, что во мне есть какая-нибудь субстанция, он, наверное, протянул бы свои окорокообразные руки и задушил меня. Но меня уже больше не задушишь. Я был вполне достаточно задушен, шея, я думаю, сломалась. Так что теперь я, к счастью, недоступен для подобной низости.