Братва и кольцо
Шрифт:
— Какой-то мужик на лошади, возможно, педофил, — откликнулся Сеня и поняв, что, в общем-то, его ответ Мерину Геку исключительно до фени, обратился к своему «хозяину»: — Ты-то как думаешь, Фёдор?
— Вот что, пацаны. Нам с Сеней надо попасть в Бри.
Пилигрим Чук уставился на Фёдора, часто-часто хлопая ресницами. Мыслительный процесс в его голове никогда не отличался особенной скорострельностью, но, надо признать, толковые идеи посещали его голову куда чаще, чем бестолковые тыковки остальных карапузов. Вот и сейчас он внезапно повеселел, смачно высморкался на соседний куст и выпалил:
— Да легко. Форсируем реку на пароме! — Он поплевал на палец,
Дорога не обещала быть лёгкой, да и к тому же им стоило поторопиться, пока вражеский конный отряд не отрезал единственный путь к переправе. Они со страшным треском продирались сквозь кусты, еле успевая зажмуриваться от хлещущих по щекам веток.
Во главе забега, отчаянно матерясь и практически не разбирая дороги, мчался толстозадый Сеня Ганджубас. Все навьюченные на него пожитки он давно уже скинул прямо в лесу, вполне разумно предполагая, что держать ответ перед Пендальфом за вверенное государственное имущество придётся собственной задницей, но для начала эту задницу стоило спасти, и с этой задачей он, кажется, справлялся неплохо. Своим массивным телом Сеня прокладывал в зарослях просеку, по которой мчались Мерин с Чуком, периодически спотыкаясь друг о дружку и на ходу обсуждая сексуальные пристрастия собственного преследователя:
— Вот привязался-то, педофил! Мы-то ему зачем? Это я только ростом не вышел!!!
Впрочем, хуже всех приходилось Фёдору — его единственным спортивным достижением до сих пор оставался лишь потёртый значок ГТО, честно выигранный в секу у какого-то алкаша. Именно его постепенно нагонял всадник, давно уже свернувший с дороги и нёсшийся во весь опор по лесополосе. Расстояние между ними стремительно сокращалось, но и лес постепенно расходился, впереди открывалось водная гладь безымянной реки.
Карапузы выбежали к мосткам и вповалку попрыгали на стоящий у самого берега плот. Удар головой о бревна помог Муку первым прийти в чувство — он бросился отвязывать верёвку, которой плот был привязан к мосткам, и, еле справившись с дыханием, проверещал в сгущающиеся сумерки:
— Хватай мешки, паром отходит! — И, подхватив шест, оттолкнулся от берега.
— Ох ты, сволочь, бросишь, значит, товарища??? — очнулся Сеня. — Стой, собака!!! — Он отвесил оплеуху Пилигриму Чуку, отобрал у него шест и принялся размахивать им в темноте, вопя не своим голосом:
— Фёдор! Беги, Фёдор! Беги! Прыгай, Фёдор! Откуда Фёдор знал о такой легкоатлетической дисциплине, как «тройной прыжок», теперь навсегда останется загадкой, но, в два гигантских прыжка преодолев последние метры пути и прогрохотав по мосткам, как стадо бизонов, прыткий карапуз последним усилием воли выбросил своё нетренированное тело за уплывающим плотом и был сбит на излёте могучим ударом шеста, выписывавшего в руках Сени причудливые фигуры. Впрочем, по инерции Фёдор долетел-таки до края плота, мешком рухнув на самый его край и придавая тому дополнительное ускорение. Поэтому, когда лихой наездник выскочил на берег, было уже слишком поздно… Лошадь вырвалась на ветхие мостки, копыта её попали в одну из дыр, проломленных в сгнивших досках безумными прыжками Фёдора, и животное остановилось, как вкопанное, не забыв вежливо наклонить голову, чтобы полёту её хозяина уже ничто не могло помешать.
Всадник воспользовался предоставленной возможностью и, красиво прогнувшись, с двух оборотов ласточкой вошёл в воду, заслужив громкое одобрение всех окрестных лягушек:
— Файв пойнт сикс,
По воде пошли неспокойные круги, а на месте лихого погружения один за другим начали лопаться пузыри, поднимающиеся из глубины. Лошадь грустно покивала головой и предельно осторожно «сдала задним ходом» поближе к берегу.
Минутой позже на берег бесшумно вывалилась кавалькада из восьми всадников. Один из них подъехал к самой кромке воды, спешился, сорвал чахлый цветок, торчавший сбоку от мостков, и бросил его в воду. Затем разделся до трусов, едва-едва прикрывавших колени, потрогал воду большим пальцем ноги и, грязно ругаясь по-немецки, полез в воду. Пройдя несколько шагов, он поскользнулся, шумно плюхнулся в воду, поднялся, с ног до головы опутанный тиной, и побрёл обратно к берегу.
Через несколько минут вся кавалькада умчалась прочь.
Поглядев им вслед, Фёдор прикусил губу, унял дрожь в зубах и спросил, не оглядываясь на приятелей:
— Переправа рядом есть?
Пилигрим Чук, воспользовавшись случаем сменить грубый физический труд на интеллектуальный, передоверил шест Мерину Геку, почесал грязной рукою затылок и, слегка сомневаясь, высказал свою версию:
— Мост. Километрах в двадцати, не меньше.
— Греби туда… да побыстрее…
Бросив плот прямо у моста, грязные, мокрые и голодные карапузы выбрались на берег неподалёку от покосившегося указателя «Райцентр Бри». Впереди виднелся гаишный пост. Фёдор с детства знал — если что, нужно бежать в ментовку, поэтому решение созрело само собой.
— Пошли! — Он потянул за собой своих товарищей.
Подойдя к посту, он обошёл его кругом, помялся немного с ноги на ногу у входной двери, набираясь наглости, но решился лишь на то, чтобы постучать в окошко. Внутри что-то зашевелилось, и из-за занавески высунулась заспанная физиономия постового.
— Чего ломимся?
Фёдор испуганно ойкнул и затянул невесть откуда взявшуюся в его голове тягомотину:
— Дяденька, пожалейте… Сами мы не местные… Нам бы в кабак лошадиный.
Гаишник что-то сверил в свежей сводке, удовлетворённо хмыкнул и, почесав кончик носа, уставился на приятелей:
— Так-так-так! Карапузы, значит? Что, попрошайничать пришли?
Фёдор изобразил самое жалостное выражение лица, на которое был способен, — да так «умело», что Станиславский перевернулся на другой бок в своём последнем пристанище:
— Нам бы переночевать где-нибудь, дядя.
Гаишник оглядел сбившихся в кучу бедолаг, оценил опытным взглядом, что поживиться тут явно нечем, и почти примирительно заворчал:
— Ходют тут, ходют. Понаехало, блин. Кабак рядом, за углом. Ходют всякие, шпанюки так и вертятся.
Два раза объяснять карапузам не пришлось, они поспешили убраться с глаз долой, а гаишник, глядя им вслед, достал из-под стола допотопный телефон, покрутил ручку, подул в трубку и, ожидая ответа, пробурчал себе под нос:
— Лишняя осторожность не помешает…
Глава пятая.
СТАВКА БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЖИЗНЬ
Карапузы бодро чесали по главной улице райцентра. Бри слыл захудалым человеческим городишкой, но для недомерков и он был в диковинку — улицы казались огромными, дома — высотками, даже деревья, казалось, вымахали тут намного выше и шумели громче. Сами же себе они казались всамделишными лилипутами.