Братва. Пощады не будет

Монах Евгений

Устроился на небольшом возвышении в сени тополя, чтобы иметь возможность, оставаясь незамеченным, обозревать окрестности.

Предосторожность не оказалась излишней – вскоре увидел на главной аллее Мохнатого в сопровождении Ворона и Мороза. Их нетвердая походка свидетельствовала, что они изрядно набрались для храбрости.

Достал стилет и, зажав в кулаке, спрятал клинок в рукав. Хотел обернуть рукоятку носовым платком, но передумал – она была сработана докой в своем деле – шероховатой и мелко-ребристой. На такой поверхности

пальцевые отпечатки не остаются.

Ну что ж, пора играть ва-банк. По ходу, эти дешевки на стороне Мохнатого, что говорит только об их низком интеллекте или вообще об отсутствии оного.

Я был уверен, что при необходимости справлюсь с этими наивняками, даже если они достаточно трезвы и сохранили реакцию. Другого выхода для себя я не видел – концы надо безжалостно обрубить, если не жажду по новой очутиться на нарах.

Давно заметил, что курящий человек выглядит со стороны несобранным, почти беспечным, а следовательно, неопасным.

Прижег сигарету и, когда кончик ее малиново зарделся, неторопливо вышел на аллею и направился к своим бывшим подельникам.

Увидев меня, они пошли навстречу. Противный хруст гравия под их тяжелыми шагами почему-то вызывал у меня холодок по спине. Неужели боюсь? Обнадеживал тот момент, что они прилично отдалились от кустов, где сидел в засаде Мохнатый. Значит, на крайняк, схлестнуться придется только с двумя. И то вперед.

– Привет, Индивид! – дыхнул перегаром Мороз, подходя вплотную. – Значит, на Мохнатого бочку катишь? В лидеры захотел? Гляди, пупок надорвешь...

– С пьяным дебилом базарить не о чем, – я наклонился и выплюнул сигарету ему под ноги.

Это движение спасло меня. Занесенный Морозом кастет со свистом рассек воздух, только чуть оцарапав мне висок.

На чистом автоматизме я выбросил правую руку со стилетом и утопил его трехгранное жало в солнечном сплетении Мороза. Тот распахнул рот в немом вопле, зрачки его закатились, и Мороз бесчувственным кулем ткнулся в траву.

Крутнувшись на каблуках, развернулся к Ворону. Попытки к нападению он не предпринимал, Я наотмашь ударил ладонью по студенисто-дрожащему лицу.

– Продал, сука! Где Мохнатый?

– Это Мороз подмутил! Я за тебя, гадом буду! Мохнатый поджидает выше по аллее.

– Ладно, верю. Завтра встретимся и все обсудим. Но, сам понимаешь, вынужден подстраховаться. – Я пнул Ворона носком туфли в голень, а когда он упал на колено, нанес ему боковой в челюсть. Ворон распластался рядом с Морозом.

Очень натурально изобразив панику, кинулся вверх по аллее, пряча за спиной окровавленный стилет.

Как и ожидал, кусты акации с треском раздвинулись, и на дорожку передо мной вывалился Мохнатый. Правую руку он держал в кармане, в его налитых кровью глазах я без труда прочел вынесенный мне приговор.

Сворачивать я не стал и тем сбил Мохнатого с толку, оказавшись почти в его объятиях.

– Вот и

чудненько, Индивид! – хищно осклабился Мохнатый, в его лапе тускло блеснул длинный узкий нож.

Но мой стилет оказался проворнее, и после двух коротких уколов в грудь к моим ногам опустилась, скорчившись, грузная фигура.

– Индивид! – Мохнатый, хрипя, пытался что-то сказать.

Мои губы на одеревеневшем лице свел судорожный кривой оскал – я почему-то вспомнил Штабного:

– Не Индивид, а Гуманист! – и обрушил на Мохнатого новый раздирающий удар под сердце.

Стилет выдергивать не счел целесообразным – кровью в момент запачкаешься, да и «вещдок» таскать мне совершенно ни к чему.

Дома, на всякий пожарный, выстирал брюки, вымыл куртку и туфли, но все оказалось напрасным. Ворон, козел, дал на меня показания ментам.

Так я отхватил свои тринадцать лет...

Ворон был главным свидетелем обвинения и остался на воле. О музейном стороже ни ему, ни мне на суде вспоминать, понятно, смысла не имело...

Глава 3

Могильщик, как ни странно, очень внимательно слушал мои полупьяные излияния и повода будить его правой в челюсть не дал.

А жаль – после этих невеселых воспоминаний мне необходим был выплеск эмоций. «Травка» почему-то не расслабила психику, а напрягла почти до агрессивности. А может, в этом виноват какой-то странный, мрачно-изучающий взгляд Могильщика, который заставил меня невольно насторожиться.

Чему я благодарен лагерным годам, так это тому, что они вырабатывают в человеке бессознательно-звериное чутье к опасности.

– Занимательная историйка. Жаль, раньше не был в курсе... – Могильщик плеснул в рюмки остатки коньяка и глянул на наручные часы. – Давай на посошок. У тебя длинная дорога впереди.

– Не понял. Уже полночь, автобусы не ходят. – Не притрагиваясь к рюмке, я ждал ответа.

– В том и суть, что время твое уже вышло. Слышишь?..

В замке входной двери повернулся ключ, и в комнату зашли два молодых субъекта с лицами, явно не предвещавшими ничего хорошего. Я узнал обоих.

– Как же так, Могила?! – недовольно проворчал Киса, черноволосый парень лет двадцати пяти, которого я встречал в Екатеринбургской колонии. – Машина у подъезда, а клиент все еще не запакован... До места путь не близкий.

Цыпа, ровесник Кисы, но с хохлятской наружностью, невозмутимо прислонился к стене и неторопливо закурил.

– Не по правилам сдаешь карты, Могильщик. Мы подписывались только вывезти труп на карьер. Об участии в «мокрухе» базара не было. Это твоя проблема. Монаха помню по зоне, сукой он не был и причин валить его без убедительного стимула не вижу... Заказ и «капусту» получил ты – тебе и банковать.

– Да накину я вам! Крохоборы дешевые! – взвился Могильщик. – Киса! Неужто и ты в кусты?!