Братья 2. За закрытой дверью

Знаю, что еще рано, даже не открыв глаза. Мои внутренние часы бьют тревогу: так рано вставать опасно для моей психики. Только после девяти, иначе достанется всем, достанется нервная, крикливая Мира с эмоциональными качелями и истерическими припадками.

Конечно, появление ребенка внесло коррективы в режим сна. Бывало, что и в пять подъем, бывало, что и за всю ночь поспишь жалкий час. Каково ощущать себя выжатым чайным пакетиком, я вряд ли когда-нибудь забуду. Все же возможностью насладиться полноценным сном я пользуюсь по

максимуму. Наконец-то нашему сыночку исполнилось два года и он научился спать всю ночь беспробудно.

Сейчас часов семь, Мишутка еще спит, спит в своей кроватке, спит в отдельной комнате. Ему достались мои совиные гены, поэтому он будет спать еще часа два. Я тоже буду, но сначала пожелаю хорошего дня человеку, который успел осуществить фокус исчезновения из нашего брачного ложа.

В кружевной ночнушке с голой спиной и огромными разрезами на бедрах спускаюсь по лестнице. Это уже не тот черный необычный дом Димы. С рождением Миши мы переехали в двухэтажный коттедж просторнее и светлее. Холодный белый минимализм разбавило многоуровневое освещение и темная палитра. Молочно-шоколадный дом оказался воплощением уюта. Здесь мне хорошо, и не только из-за того, что это я подобрала жалюзи и кресла. В доме живут люди, поэтому в нем тепло. На каждом углу игрушки, моя косметика и футболки Димы.

Вот настоящие крошки на столешнице, вот криво поставленный на плиту чайник, а вот и мой муж в солнечной дорожке у окна очень по-настоящему натягивает носок, покачивается, матерится, оставляя отпечатки пальцев на панорамном окне.

Мартовский пейзаж – так себе. Снега нет, зеленого газончика тоже. Все же вид сегодня потрясающий. Я успела к рассвету, который обычно благополучно пропускаю, валяясь в постели. Невинное небо буквально пожирают язычки оранжевого пламени. Горит все. Горят облака, горит небо, горят и мои глаза, отражая адское пламя.

– Какое ослепительное сегодня солнышко. Ты только посмотри... – говорю я.

Теперь Дима замечает меня и улыбается одним уголком губы, рассматривая мою ночнушку, хотя, скорее, то, что под ней.

– Лучше посмотрю на другое солнышко, еще такое сонное.

Похоже, путешествия во времени все же существуют. Всего одна фраза отбрасывает на три года назад. На мои голые плечи прилетает шелковый халат, комната расширяется в геометрической прогрессии, за окном вырастают серебристые небоскребы. Глаза не темные, а светлые, улыбка не пошлая, а умиленная. Андрей ответил также.

Мне сложно дышать, я опускаю глаза. Возвращение в реальность происходит быстро, проглатываю железяку в горле и выдавливаю улыбку. По прищуренным глазам Димы понимаю, что он не поверит в нервный тик.

– И что, блять, уже не так?

– Все хорошо. Правда.

– Я же вижу, что нет. Это уже было, да? Он сказал также? Захотел смотреть на другое солнышко? – восторгу Димы нет предела.

– Дима…

– Ну ответь. Я угадал?

Не нравится мне его насмешливый тон и заискрившиеся глаза. Жить во вранье с недавних пор тоже.

– Да, – выдавливаю я. – Но это же неважно. Это прошлое, важно только настоящее, наше настоящее.

Пока пытаюсь предугадать дальнейший ход неприятного

разговора, Дима приближается вплотную и пускает обе руки в разрезы ночнушки. Сжимая ягодицы, он наклоняется и целует меня. Поцелуй настолько страстный, кажется, что его языку ужасно тесно в моем рту. Рывок – он берет меня на руки, продолжая надавливать на попу. Не остается ничего, кроме как обхватить его ногами и вцепиться в плечи.

– У тебя же сегодня встреча, к которой готовился месяц. Не опоздаешь? – спрашиваю я.

– Да вообще похуй. Подождут. Хочу тебя безумно.

Словно в подтверждение своим словам, Дима усаживает меня на обеденный стол, а не идет к дивану в гостиной. Мокрые поцелуи в шею бьются током. Спихиваю ремень с джинсов Димы и все чаще двигаю рукой. Дима спускает тонкие шлейки с моих плеч, оголяет грудь, но полностью меня раздевать не хочет. Растирая и выкручивая соски, он добивается не только моих стонов, но и яростного встречного движения. Прикушенная губа и пару таких отчаянных рывков, что я давлюсь собственным криком.

Напор у Димы всегда заоблачный, в этот раз он даже вдохнуть мне не дает. Каждое новое движение глубже и чаще предыдущего. Уже нет ни поцелуев, ни прикосновений к эрогенным зонам, есть только накал безумства. Давно уже не сижу: он полностью вдавил меня в стол и, сжав попу до онемения, проверяет мое самообладание. Чтобы не орать, сама закрываю себе рот ладонью, в следующую же секунду прикусываю ее. Казалось, что вызвать ощущения сильнее невозможно, у него же получается, при чем без стимуляции клитора. Оргазм после десяти минут дикого секса без возможности даже пошевелиться. Не чувствую я боли в спине, вдавленной в стол, и на ограниченное дыхание из-за тяжести на себе плевать. Мой оргазм ничего не меняет. Дима словно пытает меня, усиливая то, что уже и так выворачивает наизнанку. Минута, две. Не удивлюсь, что упивается моими содроганиями он еще дольше, чем процессом доведения до них.

Когда могу сделать полноценный вдох, сначала даже не верю в это. Я дышу, чувство завершенности вызывает тупую улыбку. В этот раз страшное расслабление не только в области гениталий. Мне кажется, что я вся стала крохотным комочком счастья. Не представляю, как хоть пальцем пошевелю, не то что спущусь со стола. Обожаю Диму за непредсказуемость и способность совершать невозможное. Хочу выдавить хоть пару слов о том, как мне сейчас хорошо, но Дима говорит первым:

– Ну что, тем утром выебал Андрей свое солнышко?

В этот раз глаза Димы не искрятся, а в голосе звенит та искренняя ненависть, которую он приправлял насмешкой.

– Серьезно, блять? Думал об Андрее, трахая меня?

– Зайка, не ревнуй, – лыбится Дима. – Я же знаю, что ты думаешь о нем чаще моего.

Где-то нахожу силы сесть и натянуть шлейки ночнушки. Злится сейчас не один Дима. Все приятные чувства испаряются, теперь мне хочется плюнуть ему в лицо.

– Во время секса я о нем не думала ни разу! Да, он был частью моей жизни! Воспоминания не выбросить из головы, порой они всплывают! Да, черт побери, у меня есть прошлое! Ничего, блять, что у тебя был десяток женщин, а у меня всего один мужчина?