Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.
Шрифт:
Александр. Неаполь, 20 октября 1802 года
Радуюсь, что ваша Вена наполняется русскими, а сюда даже бешеная собака из России не забегает. Очень мне грустно видеть, что так мало своей братии, но что делать? Хорошо, что есть еще приятели, которые утешают своими письмами. Удивляюсь, что Ланской оставил столь хорошее место, но кого Париж с ума не сводит? Я думаю (не прогневайся!), что ежели бы пришлось послать из Вены курьера в Париж, то вся Венская миссия перебилась бы и перецарапалась за сие счастие.
Тургенев, несмотря на свою флегму и на дружбу к тебе и Грише, выставил бы свои кулаки. Не худо, ежели бы удалось тебе это; тогда бы только оставалось тебе видеть Лондон.
Александр.
Как может Тургенев думать волочиться за танцовщицею? Он не умеет танцевать сам, следственно, не может ей делать комплиментов в рассуждении ее искусства, дабы не заставить ее смеяться, назвав падеде, который она, может быть, прелестно сделает, кадрилью, шассе – алагреком, паграв – пируэтом и блистательное название менуэт аларен (по пристрастию своему к немцам) аллемандом и проч. Впрочем, скажи ему, чтобы он вытянул нос свой, ибо женщины не любят маленькие носы: они делают по оным заключения свои, а притом – выросла ли у него борода с тех пор, что мы расстались? Не иметь оной также худой знак.
Третьего дня прибыл сюда английский 36-пушечный фрегат, который повезет Италинского в Царьград. Он думает в сию субботу, то есть через 5–6 дней отправиться; очень позывает меня перейти к миссии его, но этого нельзя вдруг сделать. Спишусь о сем с батюшкой. Он говорит, что не будет иметь никого, знающего по-русски, ибо половина миссии едет с Тамарою назад в Россию, а ты знаешь, что он всю переписку производит на русском языке. Пиниево туда назначение что-то плохо идет. Леонтьев остается поверенным в делах. Он прелюбезный человек, смирен, добр, чувствителен, услужлив; жена его также.
Ты знаешь, что вся Татаринова миссия поехала к Лизакевичу, к должности в Рим, и давно даже. Бальмен не рассудил за благо то же сделать и, не имея ни позволения, ни хорошего претекста, остался здесь, говоря, что ему в Риме скучно будет. Я думаю, что долги его задержали, и он бы чисто пропал без щедрого князя, который помог ему деньгами; но к чему это служит? Все издержано уже, и теперь я не знаю, куда он прибегнет. Я не знаю, как Лизакевич терпит его самовластие и поведение против всякого порядка службы.
На сих днях поехал отсюда в Петербург бывший наш советник Свечин. Ежели увидишь его в Вене, советую поволочиться за женой, которая недурна. Приехал англичанин с известием, что Этну рвет огнем, камнями, золою и проч. Я хочу завтра идти на Везувий, откуда иной раз чуть видно какое-то красное пятнышко, к которому я бы не желал подойти близко.
Александр. Неаполь, 18 ноября 1802 года
На прошлой неделе приехал сюда титулярный советник Рихтер, причисленный к нашей миссии, сверх комплекта. Он, мне кажется, очень смирный и хороший малый, хорошо очень воспитан и приехал теперь из Парижа, от которого, однако ж, с ума не сошел. Мы с ним уже несколько познакомились, и я возил его к Скавронской. У нее был недавно бал, и завтра также. То, что ты мне говоришь о Тургеневе, довольно меня удивляет; мне кажется, что он не для того создан, чтобы куры строить, и комплименты его должны быть слишком учены и высокопарящи. Но кого не развяжет проклятая любовь?
Сейчас едет Италинский; я провожу его до фрегата, на оном с ним отобедаю и пожелаю ему весьма искренно счастливую дорогу. Король, после прощальной аудиенции, пожаловал ему табакерку со своим портретом, осыпанным бриллиантами, в 6000 дукатов по крайней мере. Королева написала к нему преласковое прощальное письмо.
Александр. Неаполь, 2 декабря 1802 года
Ничего не может быть приятнее, как любить и быть любимым. Моя пословица теперь: избыток счастья – это избыток любви. Подлинно не могу не смеяться, воображая себе Тургенева влюбленным, которого я не инако видал, как с длинною косою, с полно-открытым лбом, с двенадцатью пуговицами
Мой поклон Ланскому, а Тутолминым почтение. Право, будете вы умницы, ежели будете сюда, то есть Гришак [6] с тобою; то-то повеселимся, особливо ежели будет батюшка с тобою, я от сей мысли одной в восторге; вообрази себе, что ежели будет батюшка, то и Фавст с ним, а я Фавста, несмотря на то, что он шельма ленивая, люблю всей душою. Рибопьерша идет замуж, но за кого – ты не пишешь. Для Комаровского я сделаю все, что от меня зависит, ибо ты этого требуешь, и заплачу ему за дружбу его к тебе. Волынскому мой поклон, или лучше скажи ему: гегорстер динер [7] , чтоб вспомнил он, как мы весело проводили время в Вене.
6
Вероятно, это князь Григорий Иванович Гагарин, впоследствии наш посланник в Риме и Мюнхене.
7
То есть покорный слуга.
У нас здесь все идет по-старому; все веселятся, кроме меня. У графини Скавронской каждая середа бал, а в субботу концерт; я там был только один раз. Боюсь, чтоб не дошло до милых ушей, что я веселюсь так скоро после разлуки, и чтоб не подумала, что я ее уже забыл; пожалуй, уверяй ежеминутно, что я только об ней думаю, об ней тебе пишу целые страницы, и право, делал бы оное в самом деле, ежели бы не боялся докучать тебе. Теперь затевают у графини светский театр. Много здесь очень англичан и англичанок, все это бывает у графини. Между первыми знаешь кто? Те лорды, которые во время коронации бывали на всех балах и которых звали всюду кучею; ты помнишь их тонкие, длинные и смешные косы, и как они прыгали, хлопая пальцами, держа руки кверху? Лорд Гринхэм тотчас меня узнал, обрадовался мне, и он всем говорит о Москве с восхищением. Ты помнишь Мотекса, англичанина, который был влюблен в Масальскую и с утра до вечера у нее сидел, не говоря ни слова? Так вот, он тоже здесь. Мне очень их приятно видеть всех, а все оттого, что были мы вместе в России.
Приехал сюда титулярный советник Рихтер, который у нас сверх штата, хороший мальчик и мягкий; между нами, Лобанова им завладела. Я с нею как можно подалее, ибо она не терпит княгиню, и ей досадно, что я по сю пору ей верен. С нею племянница ее Арцыбашева, которая, можно сказать, как говаривал Илья Дмитрия (учитель) Фавсту: «Ох, ты птица!» Я получил недавно от Гагариных прекрасный подарок из Рима: печать, на которой вырезан славно Амур на колеснице, запряженной львом и ослом.
1803 год
Александр Клагенфурт, 16 апреля 1803 года
В Сен-Вейте какая встреча! Бедный русский солдат без ноги, которую у него оторвало в Швейцарии; его ведут в Вену, а оттуда он будет стараться дойти до своей отчизны. Я ему дал денег и записочку к тебе, так, когда явится, не оставь его; более ничего тебе не говорю, прочее он сам тебе расскажет. Приключения с нами, как ты видишь, часто, часто случаются. Мы здесь думаем кое-что поесть; Антоша [итальянец, камердинер А.Я.Булгакова] в том настоит не от того, что есть хочется, но влюбился в немочку, от которой получил уже славного трюха, но сие его не обескураживает. Я свою собачку назвал «бибишкой», и она от меня ни на шаг не отходит. При всей моей грусти не могу я не смеяться, глядя на Антошу; жаль, что нет здесь Гришака: он был лопнул со смеху.