Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.
Шрифт:
Константин. С.-Петербург, 9 мая 1822 года
На этих днях встретил я Сперанского с дочерью в саду. Он мне объявил, что дочь его невеста, что ожидает Багреева через две недели. Я был с детьми. Он очень любовался Сонею и всеми тремя. Третьего дня видел я Мечникова у Гурьева. Он в восхищении от императрицы, которая с великою княгинею осматривала Горный корпус и чрезвычайно была довольна. Я опять приступил к нему о вытребовании сюда Фавста. Он мне отвечал, что, кажется, это уже сделано и о сем писано; прибавил, что очень желает с ним познакомиться лично. Фавст лучше должен знать, точно ли Мечникову кажется, или он сюда действительно призван.
Император и императрица изволили совсем переехать в Царское Село, Мария Федоровна с великими княгинями – в Павловск. Нового
Александр. Москва, 11 мая 1822 года
Волков оснуется на один год в Лозанне. Попроси доброго Каподистрию от Волкова, чтобы он прислал ему письмо рекомендательное к Криднеру [нашему министру в Швейцарии, куда удалился граф Каподистрия]; это почти лишнее, но все-таки лучше Волкову не приехать туда с пустыми руками.
Напившись дома чаю, сел в дрожки и поехал к Урусовым исполнить комиссию Дмитрия Павловича. Вообрази мое удивление, когда князь, подводя ко мне Ваню Пушкина, говорит мне: «Рекомендую вам моего будущего зятя, Машенькиного жениха!» – «Ну, Ваня, ты в сорочке родился, счастлив ты, а она?» – спросила мать. И она будет счастлива. Странно, что, встретя Ваню в Петербурге на перспективе, третье мое слово ему было: «Полно тебе так жить, поезжай в Москву и женись на княжне Урусовой, она умна, молода, добра, выросла в нужде, не знает капризов, отец и мать люди добрые, ты богат, чего тебе еще?» Он по-моему и сделал, сказал это и родным, и, конечно, не будет в выборе раскаиваться. Одно мне неприятно: этот подлец Боголюбов барабанит, что он это все устроил; но это повторять могут только кумушки и завистники. Ваня поступает очень благородно и умно даже. Погрозил своим, что женится на какой-то польке. Катерина Алексеевна [то есть мать жениха, графиня Мусина-Пушкина]: «Женись на ком хочешь, только на равной себе», – и, видя, что приволачивается за Урусовою, ну его поджигать, а он тотчас старуху и за слово, и все в два дня решилось. Пушкины, кои не могли жаловаться на родство с невестой, отказались от своего единственного бога, от денег, и все довольны.
Свадьба будет в июле, и после тотчас опять Ваня с женою в чужие края. Я очень рад этому союзу. Она со своим умом будет делать из него что хочет и, верно, наставит его на хорошее. Княгиня очень обрадовалась портрету Дмитрия Павловича, и князю табакерка очень была приятна. В доме все веселы, и жених с невестой точно голубки. Ваня подарил своей будущей жене шаль в 6000 рублей, а другой сестре – другую, в 4000 рублей. Он покупает жемчужное ожерелье, за которое уже дает 20 000 рублей. Я его не узнаю, он стряхнул лень и стал щедрым. Это главная городская новость, и хромой черт поскакал в Петербург отнести ее Дмитрию Павловичу. Я чаю, тысячку-другую сорвал с Вани. Кстати: чтобы не потерять привычку, этот негодяй (сказано между нами) украл у Вяземского бирюзовый браслет. В комнате были только Вяземский, его жена, Четвертинский и он. Это вещь в 700 рублей и, к несчастью, княгине не принадлежит: придется ей за него платить. Она все еще больна. Молоко разлилось, пять ран было на груди, и она боится, что шестая начинается. Ее очень перевернуло, однако в свободное от боли время хохочет по-старому.
Тесть сказывал, что в пансионе Бибикова, столь хваленом, открыли какую-то секту: молодые люди нажигали себе кресты на руке, с клятвою друг за друга умирать и проч. Ученики там так малы, что это не может быть как шалость какая-нибудь. Также говорят, что славное заведение Муравьева рушится, ибо он оное оставляет по какому-то неудовольствию. Говорят, что и тут что-то нашалили, и Муравьеву отказано в требовании примерно их наказать; признаться, не верю ничему, ибо источник ненадежен.
Он же вчера, отведя меня и жену к стороне, сказал на ухо: «Г-жа Афросимова, которая едет в Петербург, сказала мне давеча, что одна из дочерей г-жи Корсаковой была вчера похищена». – «Кем?» – «Не знаю, которая. И этого не знаю». «Вероятно, ни которая, ибо мы обеих видели сегодня у Волкова». – «То, что говорю вам, точно: ежели не увезли, то увезут,
Бобринская сына простила, а Гагарина прокляла после молодых. Графиня объявила своей невестке, что будет ее любить как дочь, ежели она из мужа своего сделает порядочного человека. Полагаю это довольно трудным: он во время истории нагрубил коменданту, не хотел явиться даже к князю Дмитрию Владимировичу, который, наконец, принужден был его арестовать (князь с чрезмерною деятельностью занимается своей должностью).
Скажи Серапину, что все меня спрашивают о дилижансе; я не могу не сказать по честной совести, что выгоднее, покойнее езды выдумать нельзя, что готов бы был завтра везти в нем брюхатую жену в Петербург. Все мне одно отвечают: ежели случится ехать, непременно поеду в дилижансе. Афросимова в нем воротится из Петербурга. Советую этой Набатовой оказать всевозможное снисхождение, ибо она своим языком более может наделать заведению вреда, нежели все жители двух столиц вместе; жалею заранее о бедном Серапине.
История крестов в пансионе Бибикова точно справедлива. Их пересекли, и тем все кончилось. Я не только не жалею, что Костю не отдал туда, но радуюсь, что он под твоим крылом в Царском Селе.
Константин. С.-Петербург, 12 мая 1822 года
Сегодня в 11 часов у князя собрание Библейского комитета. Прежде должен я заехать к Дмитрию Павловичу, о втором путешествии коего в Вену очень поговаривают, а после комитета дает мне свидание граф Нессельроде.
Сказывают, что старик Пален умер, что княжна Алина Волконская выходит за князя Лопухина.
Тело Зубова привезено сюда в Сергиевский монастырь, что на Стрельненской дороге. Туда отправился первый дилижанс, который сам Серапин провожал; было четыре пассажира на разные дачи. Экипаж очень хорош, и, кажется, успех будет.
Александр. Москва, 12 мая 1822 года
Грустно быть с тобою в разлуке, любезнейший друг, но вчера я как-то живее испытал, какой отрады письмо! Твой № 1 чрезмерно меня обрадовал. Ставя себя на твое место, я писал тебе с дороги пять раз. Тому, кто едет, все как-то легче: дорога рассеивает, утешаться можно, думая о тех, к кому едешь; а у тебя ничего не прибавилось, а убыло. Как быть, давай друг друга утешать, давай писать по-прежнему. Бог велит, опять съедемся.
Вчера был я у Пушкиных, все тебе кланяются. Надобно посмотреть, как они все ухаживают за милою Урусовою, как ее хвалят, превозносят. Другие времена! Старуха мне говорит: «Она всем хороша; конечно, состояние у нее небольшое, но Ваня разделит с ней то немногое, что у него есть (не взыщите)». Княжество, начинающийся кредит Дмитрия Павловича, о коем здесь много трубят (и не знаю, право, почему), решили их выбор. Подъехал и Володя, едущий в Карлсбад: этот сожалеет, что не может жениться на другой сестре Урусовой, находя ее прелестнейшею в мире. Он говорит, что Сакен, Дибич и вся главная квартира умирают от нетерпения, чтобы была война. У Пушкиных было много народу. Множество ехало в Летний сад, хотя погода была незавидная. Василий Львович тебе кланяется. Старам стала. Вот и князь Петр не помнит ничего. – «Не забудьте же ужо на вечер». – «Да я кому-то уже обещал вчера еще на улице». – «Да это мне и есть, я вас остановил (ни слова правды), и вы дали слово». – «О, так буду непременно, а я думал, что другому обещал».
На днях вышло Муравьева «Путешествие в Хиву». Я видел у Лунина, чрезвычайно любопытно, и при книге атлас с прекрасными портретами, планами и картами. Стану доставать и пришлю тебе. Лунин все укладывает, едет в деревню и просил меня выписать ему интереснейшие журналы русские и франкфуртский журнал. Он теперь делает очень хорошие замечания на свод русских законов по военной части, напечатанные Закревским. Я уверен, что работа сия очень будет полезна. Куда жаль, право, что его не употребят деятельным образом. Он просил Гиппиуса подписать его на коллекцию портретов современников; надобно или теперь прислать всю сумму, или по мере, что портреты будут выходить? Еще просьба: когда пойдешь мимо, зайди к косметику, что над фруктовыми лавками на Перспективной*, и возьми у него на 10 рублей курительной бумаги, коей вот образец. Ее держат на свету, и она наполняет ароматом комнату.