Братья Карамазовы. Том 3. Книга 2

Вербицкий Сергей

Mais je me suis soudainement accrochee a un buisson bas avec un pied,

Et je l'ai rattrapee, et avidement pris a elle,

Et il Serra le camp flexible, et, predateur, enivre,

Je l'ai emmenee a la riviere, dans le roseau du rivage…

Elle, que je connaissais sans vergogne, insolente, courageuse,

Tremblant, pleurant, effraye, pale;

Pendant ce temps, mon ame etait en etat d'ebriete

La force que son impuissance respirait.

Qui peut demeler le debut magique,

Bouillant dans le sang d'un homme a l'heure de l'amour?

Depuis un mois, la lueur est tombee sur nous.

Grenouilles dans les roseaux, sur quelque chose de discuter violemment,

Une centaine de voix ont fait le buzz.

La caille s'est reveillee et a crie au loin;

Et comme le premier son d'un nocturne d'amour,

L'oiseau trille est un appel encore obscur.

Et l'air etait plein de stagnation, de delectation,

Lances, chuchotements, langueur d'appel,

Et Negi sensuelle et passionnee de voix,

Qui ont resonne et chante dans la chorale amicale.

J'ai senti cette passion et dans le vent etouffant du Sud,

Et je me suis dit: "Combien sommes-nous aux heures de l'enchantement de juin,

Les animaux et les gens qui brulent la nuit

La recherche a entraine une chaleur inextinguible

Et, corps a corps, tisse instinct d'amour puissant!»

Et je voulais les fusionner en moi-meme, en moi-meme.

Elle tremblait toute; j'avais la bouche enflammee

Collee a ses mains qui coulent des parfums, —

L'odeur du cumin etait, le Baume vivant des champs;

La poitrine vierge avait un gout amer, —

Tel est l'amande et le laurier, il est tel, Verneuil,

Lait de chevre de haute montagne;

J'ai pris la force de la levre, en riant de la recalcitrante,

Et un long baiser comme une eternite etait long,

Il a tisse dans un seul corps, il a fusionne leur ardeur.

Se pencha, elle siffla dans la passion avide,

Et la poitrine a l'etroit, sous la caresse de l'impitoyable,

Avec des gemissements sourds, elle s'est soulevee durement.

Il y avait une joue dans le feu, et le regard etait obscurci.

Dans la folie, les desirs, les levres, les gemissements,

Puis le calme de la nuit, perturbant le sommeil rural,

Couper a travers le cri de l'amour, si terrible, si fort,

Que les crapauds, engourdis, se cachaient dans les coulees,

Chouette et caille;

Et soudain, dans le silence confus de l'univers

Le vent s'est leve et l'appel s'est fige:

Avec une menace sourde, le loup a traverse trois fois.

L'aube l'a chassee. Et j'ai erre dans les etendues,

Ou sentait sa chair dans le souffle des champs;

Comme une ancre jetee au fond de mon ame,

J'etais prisonnier de ces yeux.

La chair nous combinait et l'evasion etait vaine:

Ainsi enchaine la chaine des deux forcats pour toujours.

ПОХМЕЛЬЕ

Amor

покинул Алексея Федоровича. Вино любви было допито до дна, и он пребывая уже в каком-то тумане, открыл глаза в комнате, где квартировал у Ширко. Было шесть утра. Жак Элизе Реклю, мирно посапывал на соседней кровати, а Алексей Федорович, повернувшись набок, вдруг обнаружил, что весьма сильно пропотел за ночь. В прочем, как он вернулся из Английского сада, его память не давала однозначного ответа. Сознание его, не окончательно приняло наступающее утро и в нем еще стойко присутствовал дух той, вчерашней волшебно-сказочной атмосферы набережной Promand du Lac.

Жак, – позвал француза Алексей Федорович. Но Реклю не отозвался. – Жак, проснитесь. Прошу вас! – повысив голос вторично позвал он.

Да. Что в самом деле? – не открывая глаза отозвался секретарь.

Дело наиправёйшей важности, от вас зависит воскресну я сегодня или нет.

То есть как воскресните? Боже. Позвольте, если вы умерли, то почему я слышу вас?

Я в Париже умер, но тело мое воскресила любовь, а вот душа моя и разум еще нет.

И что вы от меня хотите? Кстати, почему у вас голова вся мокрая. Вы где были этой ночью? Мы с Леонидом Эммануиловичем, очень, очень за вас беспокоились.

Скажите, Жак. Вы знаете Кальвина? Мне он очень нужен.

Вы имеете ввиду «Женевского папу»? Или кого-то другого?

Я не знаю, но думаю, что его. Он здесь жил?

Жил, но другим жить не давал.

Это как?

Послушайте время раннее и очень хочу еще спать. Это длинная история и не сейчас мне ее вам рассказывать.

Но, если кратко, что вы можете мне об нем сказать. Прошу мне очень надо.

Реформатор, церкви христовой. Такой ответ вас устроит?

Не совсем, где я могу познакомиться с его трудами и как его найти?

В Bibliotheque de Geneve, там все его сочинения, а проповедовал он в Cathedrale Saint-Pierre de Geneve, но только он давно умер.

Иногда мертвые говорят больше, чем живые. Что ж мне пора. Благодарствую за открытые вами сведенья об интересующем меня лице. Без сомнения, я спасен вами и теперь буду помнить вашу снисходительность за то, что разбудил вас в столь ранний час с расспросами, а вы даже не обозлились на меня.

Да что вы. Но куда вы сейчас. Еще очень рано и к тому же вид у вас какой-то не совсем здоровый. Скажите вы хорошо себя чувствуете?

Знобит немного, а так все в порядке, спасибо за заботу, – сказал Алексей Федорович, и встал с постели.

Куда это вы, Алексей Федорович? – Вошел, неожиданно, в комнату Ширко.

Он, к Кальвину, – сказал Реклю.

Да вы весь горите. Вы больны! У вас явный жар!!! Зачем же вам, такому, к Кальвину идти? Ведь он давно умер! – Сказал удивленно Ширко.

Мне надо в Кафедральный… как его там?

Храм Святого Петра, – внес ясность Реклю.

Да! У меня там дело, – сказал Алексей Федорович.