Братья-разбойники
Шрифт:
– - Дзинь!
– - раздавалось время-от-времени, и, словно
с неба упавший камень проникал в парник и разбрасывал искрами раздробленное стекло.
– - Дзинь! Дзинь!
Пани Гортензия стояла некоторое время в немом молчании, потом взвизгнула и понеслась к дому, а Иосиф, устремив глаза кверху, пристально и сосредоточенно смотрел в бурую, покрытую мхом, стену, на чернеющее в ней отверстие круглого окна...
Отец Стефан сидел в своем кабинете в глубоком кресле и мирно дремал, когда вошедшая пани Гортензия шумно и внезапно пробудила его:
– - Что же такое с нами будет? В наш сад так и сыпят
И она заставила отца Стефана подняться с кресла, надеть шляпу, взять трость и выйти в садик, где всё еще стоял Иосиф, созерцая чернеющую дыру в угрюмой стене, из которой, как из пращи, вылетали камни и со звоном разбивали вдребезги стекла парниковых рам...
– - Десять раз без промаха, кто может?
– - закричал Григорий.
– - Вот, смотрите!
Подле нас грудой лежали собранные камни.
Мы остановились и с восхищением смотрели, как, после каждого сильного взмаха руки Григория, камень жужжа, словно птица, летел и скрывался через дыру за" стеною.
– - Четыре, пять, шесть, -- считал Петр, и вдруг мы услышали позади себя громкий, сердитый окрик:
– - Вот они, негодяи, чем занимаются! А если в голову'?
Мы сразу все обернулись -- и застыли в смущении. Перед нами стоял седоусый, высокий старик в белом кителе и в штанах с лампасами. Лицо его было грозно, и он махал поднятой в руке палкой. Рядом с ним, в черной сутане и широкополой шляпе, стоял ксендз и несомненно смеялся, хотя лицо его было спокойно.
Генерал махал палкой и кричал:
– - Ну, Гришка, уж я тебе задам баню! И тебе, Петька, не отвертеться! Скажите на милость, забава! Людям головы камнями прошибать!
– - Чьи же головы?
– - возразил Григорий.
– - Мы в дыру целим!
– - Дурак и есть!
– - сердито сказал генерал.
– - А куда камень из дыры летит?
Правда, куда? Мы даже удивились, что никто из нас об этом не подумал, и смутились.
– - Прямо в сад ко мне, -- мягко объяснил ксендз: -- прямо на парники и все стекла перебили, а если бы в это время я задумал поглядеть на рассаду...
– - Ну, и в голову бы камнем!
– - окончил генерал и снова погрозился.
– - Ишь, шельмецы!
Ксендз снисходительно покачал головою и внимательно поглядел на дыру в стене.
– - И без промаха вы это?
– - спросил он, уже широко улыбаясь.
– - Сразу!
– - ответил Петр.
– - Я тебе покажу сразу, -- сердито сказал генерал и тоже поглядел на дыру.
– - А, ловко!
– - вдруг воскликнул он.
– - Ишь ты, поди, руки вывертели, пока обучились! Я вас ужо!
– - он погрозил сыновьям палкой, взял ксендза под-руку и повел из сада, говоря: -- Больше уже этого не будет. Смею вас уверить и прошу...
– - Вот так фунт!
– - воскликнул Григорий, когда они скрылись: -- вышла, значит, прицельная стрельба!
– - Без промаха!
– - подхватил Петр и они оба расхохотались.
– - Будет теперь вам!
– - сказал им сочувственно Довойно, а Прохоров
Братья расхохотались снова.
– - Нам от батьки?
– - воскликнули они оба.
– - Да, никогда! Он же понимает, что мы не хотели у попа стекла бить! Ну, давайте из ружья стрелять. В пузырек!
Действительно, от отца им ничего не было, хотя он заплатил ксендзу за разбитые стекла. За то в училище после письменного экзамена по алгебре, инспектор вошел в класс и сказал:
– - Трубины, Григорий и Петр, останетесь сегодня на два часа!
– - За что?
– - спросил Григорий.
– - Чтобы у соседей стекол не били, -- объяснил инспектор.
Мы долго не могли понять, каким образом, узнал про это инспектор, но потом выяснилось, что ксендз шутя рассказал об этом своему товарищу, который преподавал у нас католикам Закон Божий, а тот счел нужным сообщить это инспектору.
Братья отсидели два часа; а десять дней спустя, отсиживали уже шесть часов, с угрозою исключения.
Дело вышло из-за собаки мирового судьи Грубе.
III.
Мирового судью Грубе все в городе знали, как знали жену его и его собаку. Сам он был высокий, сухой, с гладковыбритым лицом, прямой, как палка, старик; а жена у него была полная, почти круглая, женщина с широким, круглым лицом и двойным подбородком; кроме них, был еще пудель "Каро". Гладко-выстриженный до половины, вымытый до белизны снега, с султаном на хвосте, с голубыми бантами на голове, он всегда чинно выступал во время прогулки на своих тонких, стройных ногах, а сзади него двигался степенно сам Грубе, ведя под-руку свою жену. И шутники говорили: "Вот идет семейство господина мирового судьи!"
Действительно, пуделя этого они любили, как младшего члена семьи. Прислуга постилала ему постель, а по утрам умывала и причесывала; сама барыня пробовала, достаточно ли остыла его овсянка, а мытье и стрижка его представляли особую церемонию.
Стриженную шерсть жена Грубе собирала и в день рождения мужа дарила ему всегда носки и напульсники из этой шерсти.
Дом мирового судьи помещался рядом с домом, где жили Трубины, и они давно уже проделали в заборе сада лазейку и сдружились с этим пуделем.
Он прибегал в сад, они кормили его колбасой и сахаром и обучали разным штукам. Пудель этот нередко доставлял нам веселые минуты. Чему он ни выучился? Ходил на задних лапах, прыгал через наши спины, притворялся мертвым, и мы подолгу забавлялись
с ним, о чем и не подозревали почтенные Грубе и знала только их прислуга.
И вот, как-есть накануне экзамена по русскому к которому почти нечего было и готовиться, мы собрались в саду Трубина, заканчивая приготовления ко дню 11 мая. Я набивал римские свечи, Прохоров готовил мякоть и сортировал " звезды", Петр приготовлял станки для ракет, а Григорий на толстой, оберточной бумаге, натянутой на деревянную раму в форме арки, в качестве художника, расписывал транспарант. В руках у него были кисти, у ног, на земле, стояли горшочки с клеевой краскою. Григорий, действительно, рисовал недурно, и декорация должна была произвести эффект.