Братья Sisters
Шрифт:
— Я предлагал сделку, — произнес братец, красный от выпитого бренди.
— Интересно, в чем еще мне не повезет? — печально произнес Уоттс.
— Вот уж не знаю, — ответил Чарли. — Да мне, собственно, плевать. Эли, забери у него обезболивающее. А ты, Уоттс, найди веревку и быстро. Вздумаешь хитрить — продырявлю тебе мозг.
— Порой кажется, что одна дырка в голове у меня уже есть. — Обращаясь ко мне, Уоттс сказал: — Эта погоня за деньгами и удобствами совсем меня измотала. Берегите, милый мой, зубы, содержите рот в чистоте, и ваши слова станут звучать еще слаще. Верите мне?
Чарли заткнул его,
Глава 7
Мы ехали весь день и весь вечер, пока у меня не закружилась голова. Не желая на ходу свалиться с лошади, я предложил Чарли остановиться и разбить стоянку. Братец согласился, но с условием, что для сна мы подыщем укрытие — собирался дождь.
Чарли уловил в воздухе запах дыма, и вскоре мы наткнулись на однокомнатную хижину: из трубы вился белесый дымок, в единственном окошке плясало слабое пламя. На стук в дверь вышла старуха, завернутая в лоскутное одеяло и рванье. С подбородка у нее свисали длинные седые волосы, а во рту чернели кривые зубищи. Чарли, комкая в руках шляпу, голосом театрального трагика поведал о наших злоключениях. Старуха взглянула устрично-серыми глазами на меня, и в тот же миг я весь похолодел. Не говоря ни слова, женщина вернулась в хижину. Скрипнули по полу ножки стула.
— Что скажешь? — спросил у меня Чарли.
— Поехали отсюда.
— Она же оставила для нас дверь открытой.
— Не нравится мне эта старушенция.
Чарли поддел сапогом кусочек снега.
— Она хранит огонь в очаге. Чего тебе еще надо? Мы же не жить к ней приехали.
— И все равно, поехали отсюда.
В этот момент женщина прокричала:
— Дверь!
— С меня хватит пару часиков посидеть у огня, — сказал Чарли.
— Больной я, а не ты! Едем дальше.
— Нет, остаемся.
По дальней стене хижины поползла тень старухи. Показавшись в дверном проеме, женщина вновь прокричала:
— Дверь! Дверь! Дверь!
— Видал? — произнес Чарли. — Нас приглашают.
Да, приглашают на ужин, где главным блюдом станем мы. Впрочем, я настолько ослаб, что когда Чарли за руку потащил меня в хижину, я не сопротивлялся.
Внутри имелись стул, стол и грязный тюфяк. Мы уселись напротив каменной печи прямо на покореженные доски пола. Жар от огня приятно грел лицо и руки, и на какое-то время я даже порадовался смене обстановки. Старуха же сидела за столом, завернутая в тряпье, под которым не было видно лицо. Перед ней на столе лежала горка тускло-красных и черных не то бисерин, не то камушков. Старуха ловко выхватывала из кучи по одной штучке и нанизывала ее на тонкую проволоку для бус или еще какого-то изысканного предмета украшений. Рядом стояла лампа, под колпаком трепетал слабый желто-оранжевый огонек. С его кончика срывался хвостик черного дыма.
— Мы вам очень обязаны, мэм, — произнес Чарли. — Мой брат болен и не может спать под открытым небом.
Старуха не ответила, и Чарли вслух подумал:
— Не глуха ли она?
— Нет, я не глуха, — ответила старуха и зубами перекусила проволоку.
— Я лишь высказал предположение, — поспешил оправдаться Чарли. — И вовсе не хотел никого оскорбить. Напротив, слух у вас отменный, острый! И, позвольте заметить, у вас чудесный дом.
Отложив недоделанное украшение, женщина обернулась
— Думаете, я не поняла, что вы за люди? — Она указала кривым пальцем на наши оружейные пояса. — Бесполезно, не притворяйтесь.
Чарли тут же переменился, точнее вновь стал собой.
— Ну хорошо, — сказал он. — Кто же мы, по-вашему?
— Убийцы, я права?
— Раз носим оружие, значит, убийцы?
— За вами следуют мертвые.
Волосы у меня на затылке зашевелились. Глупо, конечно, но я не осмелился обернуться. Чарли же продолжил как ни в чем не бывало:
— Боитесь, что и вас укокошим?
— Я ничего не боюсь, — ответила старуха. — И уж тем более не опасаюсь ваших пуль и слов. — Она посмотрела на меня. — Но ты боишься, что я тебя убью?
— Я очень устал, — невпопад ответил я.
— Ну так ложись, — велела женщина.
— А вы где устроитесь?
— Мне сегодня сна не видать — к утру надо закончить работу. После, меня здесь, по большей части, не станет.
Лицо Чарли сделалось каменным.
— Дом не ваш, верно?
Старуха напряглась и вроде даже перестала дышать. Потом она откинула с головы тряпки, и в слабом свечении лампы я увидел ее лысый череп: лишь тут и там торчали редкие пучки жиденьких седых волос да темнели вмятины, как на боках переспелого плода.
— Каждое сердце звучит по-своему, — сказала она, обращаясь к Чарли. — Точно так неповторим и звон каждого колокола. Твое сердце, юноша, стучит угнетающе, мне больно слышать его биение. И больно заглядывать тебе в глаза.
Долгое время Чарли и ведьма молча смотрели друг на друга. Глядя попеременно на их лица, я не мог сказать: кто из двоих о чем думает? Наконец старуха укрыла череп тряпьем и вернулась к работе, а Чарли растянулся прямо на полу. Я, испугавшись ведьмы, устроился рядом с братцем, не на тюфяке. Безопаснее было держаться друг друга.
Страх страхом, а болезнь так ослабила меня, что я очень скоро заснул. Во сне я очутился в точной копии ведьминой хижины, правда, стоял и смотрел сверху вниз на себя спящего. Старуха поднялась из-за стола и приблизилась ко мне и Чарли. Я, спящий, заворочался и вспотел. Чарли же спал как убитый. Женщина тем временем наклонилась к моему братцу и руками раздвинула его губы. Из складок ее одежд в рот Чарли потекла какая-то черная дрянь, и я — не спящий, а бодрствующий — закричал, чтобы ведьма перестала, ушла, не трогала моего братца. С криком же я и пробудился.
Чарли лежал рядом и смотрел на меня. Он так спал, с раскрытыми глазами, чего я вечно пугался. Старуха по-прежнему сидела за столом. Горка бусин перед ней заметно уменьшилась, значит, времени прошло прилично. Ведьма смотрела в темноту дальнего угла. Что там увидела? Она все смотрела и смотрела, не отворачивая головы, и я, плюнув, снова лег. Сон пришел почти моментально.
Глава 8
Проснувшись утром, я не застал рядом Чарли. Потом обернулся, заслышав шаги, и увидел братца. Он стоял у выхода и смотрел на пустырь перед хижиной. День выдался ясный. Лошади топтались на месте, привязанные к корням перевернутой коряги: Шустрик чего-то вынюхивал в подмерзшей траве, а Жбан дрожал и пялился в пустоту.