Братья Волф. Трилогия
Шрифт:
20
Надо отдать ему должное.
Руб наутро не просто встал на ноги, но и отправился с нами на работу. Он был черный от синяков, и раны то и дело принимались кровоточить, но он все равно поехал и работал, насколько хватало сил. Думаю, на свете немного найдется людей, чтобы после таких побоев наутро поднялись и могли работать.
Потому что это Руб.
Больше ничем я объяснить это не могу.
Они так вздорили утром с отцом, что перебудили весь дом, но в итоге Руб настоял на своем.
Только уже после обеда Руб спросил про кое-какие нечеткие детали ночных событий.
— Ну а далеко пришлось, Кэм?
Его слова подошли и встали передо мной. Они хотели правды.
Я бросил работу.
— Далеко что?
— Ты понял. — Он высмотрел себя у меня в глазах. — Далеко ты меня вчера тащил?
— Ну, прилично.
— Всю дорогу?
Я кивнул.
— Прости, — сказал он, но мы оба знали, что это ни к чему.
— Чего там, — отозвался я.
Остаток дня пролетел довольно быстро. Я поглядывал, как там Руб, и понимал, что с ним все равно все будет как надо. Такой уж он человек. Пока жив, у него все в порядке.
— Ты чего глядишь? — спросил он, заметив, что я за ним наблюдаю, погруженный в свои мысли.
— Да так.
И мы даже позволили себе посмеяться, особенно я, потому что я зарекался попадаться на разглядывании людей. По-моему, подсматривать — не такая уж дурная привычка. Вот попадаться — это надо изживать.
Когда мы вернулись домой, Октавия уже ждала. При виде Руба лицо у нее стало точно такое, как ночью у Сары.
— Не спрашивай, — упредил он, проходя мимо.
Увидев меня, Октавия, кажется, обрадовалась, что я не в таком же состоянии. И спросила одними губами:
— Что случилось?
— Потом расскажу, — ответил я.
В комнате на моем столе меня ждал подарок. Старая пишущая машинка стального цвета с черными клавишами. Я замер и рассматривал ее с нескольких шагов.
— Нравится? — раздался голос позади. — Я увидела ее в секонд-хенде и поняла, что надо купить.
Она улыбнулась и тронула меня за локоть. — Она твоя, Кэм.
Я подошел, потрогал. Пробежал пальцами по клавишам, почувствовал их отзыв.
— Спасибо. — Я обернулся к ней. — Спасибо, Октавия. Чудесная штука.
— Отлично.
Тем временем Сара говорила по телефону со Стивом. Назавтра предстояла полуфинальная игра, и мы с Октавией решили сходить. Я никак не предполагал, что Стив еще нынче вечером приедет к нам.
Мы с Октавией сидели на крыльце, и тут он подкатил на машине. Подошел к нам.
— Привет, Октавия, Кэм.
— Привет, Стив.
Я поднялся на ноги, и мы глядели друг на друга и оба вспоминали наш последний разговор на этом крыльце. В этот вечер, однако, лицо Стива было раскрошено, как тогда, на стадионе, еще в самом начале зимы.
— Я знаю, что
— Пришел Руба проведать? — спросил я. — Он в постели, но, наверное, еще не спит.
Я потянулся открыть дверь, но Стив не хотел входить.
Он стоял передо мной, не двигаясь.
— Что? — спросил я. — Что?
Его речь была отрывистой, но спокойной.
— Я не Руба проведать — я к тебе.
Октавия поерзала на диване, а я не отрываясь смотрел на Стива.
Он продолжил:
— Сара сказала, ты ночью нес его на руках от старого депо до дому.
— Ну, большое дело…
— Нет. Не ври, Кэм. Это большое дело.
Он возвышался надо мной, но теперь это была просто физическая особенность. Разница в росте.
— Это большое дело, договорились?
— Договорились, — подтвердил я.
Мы улыбнулись друг другу.
Вот Стив.
Вот я.
Молчание копилось у наших ног, а мы улыбались друг другу.
Потом он прошел в дом, но задержался там недолго. Потом ушла и Октавия, так что я отправился к себе попечатать на машинке. По правде говоря, я побаивался, поскольку печатать на ней хотелось что-то выдающееся. Пошел одиннадцатый час, а я все еще сидел перед ней, не трогая клавишей.
Вот-вот, говорил я себе. Слова вот-вот придут.
В воскресенье мы с Октавией отправились в гавань пораньше, чтобы не опоздать на матч к Стиву.
Я стоял у воды, слушая издали песню гармошки, и вдруг рядом возник Руб. Я удивился его появлению, но отметил, что лицо у него начало подживать.
— Привет, Кэм, — сказал он.
— Привет, Руб.
Его что-то беспокоило, я заметил.
— Ты что здесь делаешь? — спросил я.
Он наклонился, меся руками в карманах. Мы смотрели на воду, и я чувствовал: Руб раскисает, самую малость. Он повернулся и ответил:
— Пришел тебе кое-что сказать.
Он смотрел на меня. Мы были в глазах друг друга.
— Руб? — окликнул я.
Вода в бухте вздыбилась и опала.
— В общем, — начал он, — всю жизнь я вроде думал, что ты должен тянуться за мной, понимаешь?
Лицо у него сделалось такое, будто он потянулся ко мне.
Я кивнул.
— Но теперь-то я понимаю. Теперь понимаю.
Я ждал, но продолжения не было. Я переспросил:
— Что понимаешь?
Он глядел на меня и дрогнувшим голосом сказал:
— Это я тянусь за тобой…
Его слова окружили меня и проникли внутрь. Влезли под кожу, и я знал, что обратно они не выйдут. Они останутся во мне навсегда, как и этот миг между Рубеном Волфом и мной.
Мы склонились у парапета.
Думая истину.
И когда наконец выпрямились и обернулись навстречу миру, я почувствовал, как что-то карабкается сквозь меня. На четвереньках, внутри, и вот поднимается, поднимается — и я разулыбался.
Я улыбался, думая: «Голод», — потому что прекрасно понимал, как оно бывает.