Братья Ждер
Шрифт:
— Возвращайся поскорее, Ионуц, прошу тебя, — шепнула она, прикрывая его глаза ладонью. Едва она успела уйти в свою светлицу, как у ворот раздался шум, послышались голоса.
Ждер тут же вскочил на ноги. Караульный подошел с другого конца двора, чтобы узнать, что случилось.
— Государево повеление, — послышалось из-за ворот.
Ионуц первым узнал от гонца, что Григорашку Жора просит Алексэндрела не мешкая последовать по велению Штефана-водэ в Киперень, в стан князя, стоящий в двух перегонах в пределах хотинской земли.
ГЛАВА X
Грезы и страхи княжны Насты
После
Чтобы доставить еще больше удовольствия Алексэндрелу, Ждер лукаво попросил у него позволения привезти из Тимиша гончих и ястреба — позабавиться охотничьей потехой в полях вокруг крепости.
Алексэндрел еле заметно улыбался, думая про себя о том недалеком дне, когда он наконец утолит свою страсть.
— Этим летом, — поведал он Ждеру, — государь стал отпускать меня одного по разным делам, а то и править волостями доверяет. Поступлю же, как терпеливые охотники: подстерегу дичь во второй и третий раз, и в конце концов она будет моею.
Ждер покачал головой.
— Государь, — с улыбкой заметил он. — Сдается мне, что княжна побаивается охотника. Помнишь, как она жалобно просила у тебя пощады!
— Всем этим боярским девкам только и снится что княжеский венец, — вздохнул Алексэндрел. — А государь-батюшка говорит, что у правителей — иная доля в жизни. Да и медельничер все шутит, что женщину возвышает сама близость князей. Я думаю, он прав. И он же доказывает, что женщины противятся только для того, чтобы набить себе цену.
— Насколько я понимаю, государь, — обрадовался Ионуц. — ты не любишь Насту.
— Нет, люблю. Я исстрадался из-за нее.
— Ты желаешь ее, государь; но для тебя она не та царевна, от единого взгляда которой сердце замирает.
— Слушай, Ионуц, — рассмеялся княжий наследник, — ты дитя, выросшее в Тимише. А у меня, кроме преподобного Амфилохие и благочестивого Тимофтея, были и другие наставники. Теперь-то я уже знаю, что сладость любви длится краткий миг. Любовь — как месяц на небе: сперва растет, потом идет на убыль. Вот наступит полнолуние, созреют абрикосы, и поеду я собирать обещанный урожай.
— Рад слышать такие слова, — ответил Ждер, не глядя на своего спутника. — Только помнится мне, государь, когда ты рассказывал мне об этом в первый раз, ты горел как в огне.
— Тогда
Ждер украдкой взглянул на княжича. Хвастовство Алексэндрела, старавшегося уверить спутника в своем мужестве и в любовных победах, отдаляло их друг от друга. Сын конюшего нашел в том лишнее для себя оправдание: все существо его снова радостно раскрылось навстречу июньскому утру.
В одиннадцатом часу дня Алексэндрел приехал со своими спутниками в стан князя.
Отроки-служители поставили шатер господаря в самом устье долины. Шестьсот конников охранной дружины были спешены. Неподалеку виднелись скопления переселенческих возов.
Господарь вышел к толпе православных, прибывших из-за Днестра. Он был с обнаженной головой, и спэтар держал знаки его власти. Поставленный служителями серебряный складень сверкал в лучах солнца. Священник Хотинской крепости вознес хвалу творцу всего сущего. Толпа переселенцев опустилась на колени; воины, державшие коней под уздцы, низко склонили головы. После богослужения дьяк приложил княжескую печать к дарственной грамоте, а старейшина скитальцев, избравших местом жительства Молдавское княжество, шагнул к князю, пал ниц и поцеловал землю у его ног.
— Добрые христиане, — обратился к ним господарь на их родном языке. — Вот вам дарственная грамота от нас. Дарю землю эту вам и наследникам вашим. Стройте село, копайте пруд. И живите на молдавской земле: она даст вам хлеба и милости. Вот тут указаны рубежи ваших владений на веки вечные. Пусть служители наши поставят межевые знаки. И на дальнем рубеже я побью посохом нашего сына, дабы он помнил это наше повеление.
В трепетном сиянии летнего полдня уходили к Днестру безлюдные просторы. Скитальцы отдали земной поклон, славя великого государя. Затем все двинулись в сторону холмов и лесов, отмечая рубежи; а у дальнего дуба над кручей князь коснулся посохом затылка сына. Старики возили за собой детей, голубоглазых, вихрастых, и у каждого межевого знака, опустив на землю, били их прутьями, дабы они, омывшись слезами, навсегда запомнили увиденное.
В тот же день в лесу застучали топоры пришельцев, отбиравших себе бревна и стояки для хат и землянок. Княжеский поезд повернул на север. Ждер держался около княжича, дожидаясь минуты, когда Штефан обратит на него благосклонный взор.
Господарь был погружен в глубокую задумчивость. Когда они достигли берегов Прута, служители приготовили ему колымагу. Гонец из Сучавы доставил Штефану грамоту, которую он, хмуря брови, тут же внимательно прочитал. Затем колымага быстро покатила к месту следующего привала. За ней скакал княжич с конным отрядом. К заходу солнца Штефан поднял глаза. Словно яркий свет озарил его изнутри: он улыбался.
— Ты здесь, Алексэндрел? — спросил он.
— Здесь, государь.
— Есть вести из Кафы [40] .
— Добрые вести, государь?
— С божьего соизволения, добрые. И от крымского хана прибыл гонец.
Алексэндрел не осмелился задать вопрос.
Князь встряхнул головой.
— Где младший Ждер?
— Тут я, государь, на этой стороне, — смиренно вздохнул сын конюшего.
— Расскажи мне, Ждер, как читает ваш тимишский поп житие святых царей Константина и Елены.
40
Кафа — нынешняя Феодосия в Крыму.