Братья Ждер
Шрифт:
Позади, словно на бешеных конях, настигали их дождевые вихри — и хлынули, когда всадники въехали во двор боярина Яцко. Слуги укрылись в людских избах. Господа же поспешили в столовую горницу, где уже был накрыт стол, меж тем как хозяйка дома и дочь сидели у себя в светлице. Когда гости, отобедав, вышли на галерею, боярыня Анка, по обычаю дома, принесла для них орехи и мед.
Узнав конюшего Симиона, боярыня удивленно вскрикнула. Поставив угощение на стол перед мужем и приезжими, она даже всплеснула руками от удивления. Повернув голову влево, она узнала старого конюшего и еще пуще удивилась. Затем ей захотелось
— Это тоже твой сын, честной конюший? — воскликнула она, всплеснув в третий раз руками. — Оба в тебя, да и метка у обоих твоя. А есть еще и другие дети?
— Есть и другие, благодарение богу. Одарил он нас пятью сыновьями и оборонил от девок.
— Ох, — вздохнула боярыня Анка. — А у нас только девки.
— Одна, боярыня Анка. Всего одна, — улыбнулся Яцко.
— Хватит и одной, — заметила боярыня.
Конюший Маноле, великий знаток житейских дел, вспомнил дедовскую пословицу о том, что легче заячье стадо пасти, чем с дочерью покой обрести.
Хозяева, переглянувшись, согласились с мудрой пословицей.
— И все же, честной конюший Маноле, — добавил Яцко Худич, развеселившись от выпитых чарок, — эта пословица придумана простым людом. Мы, именитые бояре, содержим наших дочерей в строгости. Два года тому назад, в бытность нашу с женой и дочкой в Кракове, призвали мы к себе в дом искусного звездочета, и он прежде всего спросил имя нашей дочери. Затем он углубился в свои письмена и вычитал, что счастья у нее будет в семь раз больше, чем у матери. Как же понять подобное предсказание? Что родит она семь сынов и дочерей? Или что у нашей Марушки будет семеро мужей, меж тем как у боярыни Анки я — единственное счастье? Вели ей, матушка, прийти сюда. Пускай взглянет на наших гостей.
Хозяин и гости были в самом веселом расположении духа. В честь ожидаемого появления девушки боярин Яцко снова наполнил серебряные кубки.
Конюший Симион торопливо осушил кубок. Глаза у него потемнели, лицо побледнело. Маленький Ждер смотрел, широко раскрыв глаза, словно ему предстояло увидеть хвостатую звезду.
Боярыня Анка воротилась одна.
— Не хочет идти.
— Как это не хочет? Кто не хочет?
— Твоя Марушка, кто же еще!
— Удивляет меня подобный ответ, — перекрестился боярин Худич. — Либо ты, моя матушка, говоришь не то, либо я в этот час лишился слуха и разума.
— Я говорю правду, и ты, мой батюшка, тоже не оглох.
— Да возможно ли подобное непослушание, боярыня? Ведь мы же ее взрастили и воспитали в страхе перед господом богом и родителями своими!
— Что верно, то верно, — кивнула боярыня Анка. — И ничего ты для нее не жалел. И учил ее, и баловал, и потакал во всем, точно дочери шляхтича. Все знают, что девушка она робкая и учтивее многих молдавских боярышень. А вот найдет на нее иногда, — упрется и ни с места. Тут один лишь выход; возьми ее сам за руку и приведи сюда.
— Верно, — согласился с довольным видом боярин Яцко, — она отцовская дочь, нас она послушается.
Боярыня Анка, шурша юбками, обогнула стол и опустилась
Больше всех был поражен Маленький Ждер. Первой его мыслью, как только он увидел боярышню Марушку, было выскочить во двор, сесть на коня и помчаться во весь дух в Тимиш. Влететь в дом, обнять боярыню Илисафту и крикнуть ей со смехом: «Маманя родная, твоя правда, ты как в воду глядела!»
Но он так и не решился прыгнуть с крыльца, а только обернулся в сторону сверкающих водоемов далекой поймы Серета.
— Вот она, наша дочь! — гордо провозгласил боярин Яцко.
— Мы уже знакомы, — обрадовался конюший Маноле.
В зеленых глазах девушки отражалось солнце. Она смеялась, поблескивая белыми зубками. Несмотря на заверения матери, она не выглядела упрямой, но по-прежнему капризничала.
— Кое-кого из твоих гостей я не знаю, — быстро проговорила она звонким голосом.
— Не знаешь только меньшого конюшего Ионуца, — пояснил отец.
Ионуц снисходительно обернулся к дочке Яцко: пусть полюбуется на него.
— А мне больше нравится конюший Симион, — с ребячьей откровенностью заявила она.
ГЛАВА VIII
О беседе Ждеров с господарем Штефаном
Войдя в тайную гридницу господаря, Ждеры застали там одного архимандрита Амфилохие. Он только что поправил лампаду у иконостаса, подлил свежего масла и зажег новый фитилек. Тонкая струя ладанного дыма, едва видная в свете узкого окна, вилась к потолку, распространяя пряный аромат. Был девятый час утра.
Ждеры поклонились архимандриту и принялись разглядывать серебряный складень и прочие дорогие вещи. Ионуц не мог налюбоваться мечом, который он видел на престольном празднике Нямецкой обители. Этот меч с рукояткой, осыпанной самоцветами, стоял по левую сторону складня — немым свидетелем молитв господаря.
— Обождите малость, — мягко проговорил архимандрит, сделав знак рукой, чтобы они стояли спокойно.
Лучи утреннего солнца проникали в высокое окно. Монах, повернувшись к свету, зашептал молитву. Покончив с молитвой, он вздохнул и застыл неподвижно. Ионуц слышал биение собственного сердца. А сердце конюшего Симиона полнилось, словно медвяной росой, сладким томлением при воспоминании о часах, проведенных вчера вечером рядом с дочерью боярина Яцко. Она говорила, двигалась, смеялась только ради него, умудрилась даже мимоходом коснуться его плеча и шепнуть на прощание несколько слов, из коих иные расслышали все, а иные — только он один. Ему уже пришлось когда-то изведать любовный недуг, но он успел забыть о нем. Теперь огонь снова вспыхнул. Безумие это и пугало и радовало Симиона.