Братья
Шрифт:
– Оставь ее в покое, Нина! Это касается только нас двоих - тебя и меня.
Нина не нашлась, что ответить. Она поднялась и вышла из-за стола. В коридоре Алекс догнал ее и крепко обнял за плечи.
– Я очень люблю тебя, Нина, - сказал он.
– Я всегда буду любить тебя, но твоя фанатическая преданность кремлевским идолам выводит меня из себя Я не в силах переносить этого больше.
После этого разговора Алекс стал приезжать к ней гораздо реже, но Нина выдержала характер. Ни разу за все годы его учения она не позвонила Клаудии Беневенто, чтобы справиться
В январе 1971 года в дверь ее квартиры кто-то негромко постучал. Нина как раз пила чай за столиком у окна гостиной, наблюдая за беспорядочной пляской редких снежинок в холодном воздухе. Январский снег всегда напоминал ей о последних днях Тони, и она погружалась в мрачное, подавленное состояние.
Заслышав стук, она встала и быстро пошла к дверям Даже проводя в одиночестве целые дни, она одевалась аккуратно и нарядно, а в тот день на ней было самое лучшее платье в белый горошек с белоснежным крахмальным воротником и черные кожаные туфли.
На пороге стоял молодой человек. На вид ему было не больше тридцати. Одет он был отнюдь не богато: в бежевую куртку из грубой шерсти, протертую на локтях, коричневые брюки из хлопчатобумажной английской ткани и желтые ботинки на толстой подошве. Шея его была замотана толстым вязаным шарфом, на носу криво сидели сильные очки. На неопрятных длинных волосах таяли снежинки.
– Миссис Крамер?
– Да?
– Надеюсь, я не очень вас побеспокоил?
– поинтересовался незнакомец, и, прежде чем Нина успела ответить, он уже вошел в прихожую, оставляя на ее ковре мокрые следы.
– Мое имя Дэвид Хьюз, я писатель.
Он говорил с сильным британским акцентом, который только подчеркивал старомодность его наряда.
– Могу я с вами поговорить?
– О чем?
– спросила Нина.
"Неужели об Алексе?" - подумала она с тревогой.
– Об Александре Колодном.
Нине потребовалось несколько минут, чтобы до конца осознать услышанное. Саша Колодный, ее Саша! Она не слышала этого имени вот уже почти тридцать лет. У нее даже закружилась голова, и она вынуждена была ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть.
– Саша? Вы знаете Сашу?
– Он был вашим мужем, не правда ли?
– Глаза Хьюза заметались за стеклами очков, оглядывая квартиру.
– Нет, не мужем.
– В минуты волнения английский язык Нины становился еще более неуклюжим.
– Саша. Он умер?
– удалось вымолвить ей наконец.
Сердце бешено колотилось в ее груди.
– Нет, насколько мне известно, - сказал англичанин, проходя в гостиную.
– Можно мне присесть?
– Где он? Где Саша?
Не дождавшись приглашения, англичанин уселся в одно из кресел.
– По правде говоря, я надеялся, что вы расскажете мне об этом.
– Он огляделся по сторонам и разочарованно сморщил нос. Очевидно, он рассчитывал увидеть на стенах портреты Александра Колодного.
– Мне сказали, что он был вашим первым мужем.
Нина покачала головой.
– Мы не были женаты. Он был моим... другом.
– Понятно, - кивнул Хьюз,
– Видите ли, я пишу о нем книгу. Мне казалось, что вы сможете мне помочь.
Нина напряженно опустилась на краешек стула, затем снова встала.
– Книгу? О Саше? Зачем это вам понадобилось? Все это было очень подозрительно, впрочем, и самозваный писатель тоже не внушал ей доверия. О Саше она не слышала с самого начала войны, с того дня, как получила письмо из Парижа от Эмилии Майер.
Дэвид Хьюз улыбнулся, обнажая большие, как у кролика, зубы.
– Вы прекрасно знаете ответ на этот вопрос. Ваш Саша - настоящий герой. Есть ли у вас его фотографии? Или фото, где вы были бы сняты вместе?
– Герой?
– Рука Нины метнулась к груди, колени подогнулись, и она снова села на стул. Она сидела очень прямо, повернувшись к нему лицом. Почему он герой?
Англичанин покачал головой.
– Вы и в самом деле не знаете? Должно быть, вы просто не читаете европейскую прессу.
– Он порылся в кармане и достал фотографию. Взгляните.
Нина поспешно надела на нос очки. Это была фотография мужчины, снятого под довольно странным углом, - сзади и немного снизу вверх. Мужчина обернулся к фотографу через плечо. Лицо его было полностью лишено выражения, глаза смотрели проницательно и холодно, и в то же самое время в них сквозила тень удовлетворенности. Выглядел он очень элегантно: в костюме, в белоснежной сорочке и при галстуке. Светлые волосы были коротко подстрижены, а непослушные кудри цвета светлого меда вовсе исчезли. Скулы заострились, рот стал властным, почти жестоким, а шея выглядела крепче и шире, однако все это были приметы возраста. Ошибки быть не могло - перед Ниной была фотография ее Саши.
– Этот снимок, - пояснил англичанин, - был сделан парижским отделением гестапо незадолго до ареста Александра Колодного. Его знали там под именем Теодора Шредера, однако друзья из французского Сопротивления называли его Шеф.
– Протягивая ей фотографию, он добавил: - Возьмите себе, это копия. У меня дома есть еще одна такая.
Нина взяла фотографию в руки, и ее пальцы, действуя словно сами по себе, нежно погладили любимое лицо.
– Шеф...
– эхом повторила она. Ее Сашу прозвали Шефом... Наклонившись вперед, она попросила: - Пожалуйста, расскажите мне о Саше.
Вдруг она спохватилась, что совсем забыла о правилах приличия.
– Прошу прощения, может быть, выпьете кофе? Или вы предпочитаете чай?
Англичанин рассказал ей, что Александр Колодный попал в Париж в 1929 году и работал каменщиком, мойщиком посуды, плотником. В 1936 году он пересек испанскую границу и сражался на стороне республиканцев, против генерала Франко. В битве на Эбро он был ранен. После возвращения в Париж он был назначен шефом советской разведсети в Западной Европе. Откровенно говоря, это и было той самой главной причиной, по которой он выехал из Советской России и отправился сначала в Палестину, а потом во Францию: он должен был создавать свои агентурные сети и вербовать сторонников.