Брайтон-Бич опера

Зернов Леонид

Мы — это я, Татьяна и Илюша со своим семейством. Больше никто не пришел. Даже Саманта, хотя Дима и звонил ей, но она сказала, что Christmas портить себе не нaмерена. Не для того она полторы штуки с кредиток сняла и на подарки истратила, чтобы этот день на кладбище провести. По-своему я её понимаю, конечно. Главный праздник, к которому вся страна весь год готовится, деньги на подарки копит. И что же, всё зря, что ли?

— А это кто? — говорит Татьяна, показывая на стоящего несколько поодаль от нашей

группы пожилого человека с непокрытой, несмотря на упорно падающий мокрый снег, головой.

— Откуда я знаю? — говорю я. — Может, живёт здесь.

Загадка разрешается просто. Когда яму, куда положили гроб с телом Игоря, засыпают мёрзлой землёй, мужчина надевает шапку и сам подходит к нам.

— Разрешите представиться, — говорит он. — Конюхов Юрий Андреевич. Полковник артиллерии в отставке.

— Очень приятно, — говорю я. — Леонид Зернов. Журналист, переводчик и учитель старших классов.

Остальные тоже называют свои имена.

— Вы друзья Игоря? — говорит Юрий Андреевич.

— Да, типа того, — говорю я. — А вы, простите, откуда его знали?

— Случайно познакомились, — говорит Юрий Андреевич. — Он меня от врача домой подвозил как-то. Ну и разговорились. Я ему телефон свой оставил. Так он звонил мне иногда, заезжал. Помянуть его надо бы.

— Сегодня никак ие получится, — говорю я.

— Да, я понимаю, — говорит Юрий Андреевич. — Рождество. А на Новый год вы что делаете?

— Не определились ещё, — говорю я. — Приглашений много. Трудно выбрать.

— Так заезжайте ко мне, — говорит Юрий Андреевич. — Хотя бы на часок. Помянем Игоря, а потом вы Новый год встречать поедете.

— Я не знаю, — говорю я, но Татьяна меня перебивает:

— Обязательно надо помянуть. Не по-человечески это.

— Запишите мои координаты, — говорит Юрий Андреевич и начинает диктовать Татьяне адрес.

— В конце концов, что мы теряем? — говорит Татьяна, когда Юрий Андреевич, довольно церемонно распрощавитись и поцеловав даже на прощание ей и Нине ручки, уходит. — Посидим часок и поедем, куда ты захочешь.

— Ты же знаешь, — говорю я, — как я люблю к незнакомым людям ходить.

— Ничего, — говорит Илья. — Мы же все вместе будем.

31 декабря проходит в обычных предпраздничных заботах, и к вечеру сил уже, как всегда, ни на что нет. Поэтому я с удовольствием прилёг бы поспать, а потом отправился бы прямо в «Эдем» к Малининым, где должны собраться все наши, но Татьяна считает, что это будет некрасиво.

— Пожилой человек, — говорит она. — Ждёт нас. Готовился, наверное. Как тебе не стыдно?

— Я только немножко совсем посплю, — говорю я, paстягиваясь на моей любимой кровати, — а потом поедем. Мы успеем.

— Знаю я твое немножко, — говорит Татьяна. — Не добудишься потом. Вставай —

сейчас Илья приедет. Они звонили только что. Через пятнадцать минут будут.

Квартира Юрия Андреевича расположена в многоэтажном доме около Оушен-Парквей. Дверь открывает он сам, но узнать его практически невозможно, так как на нём парадный полковничий мундир, а вся грудь увешана наградами. Не планками, а настоящими орденами и медалями, из которых я, правда, узнаю только Звезду Героя Советского Союза.

— Поздравляю, — почему-то говорю я, совершенно забыв, что мы ведь не совсем Новый год сюда встречать приехали.

Квартира состоит из кухни, ванной и крошечной комнатки, в которой и накрыт стол. Бедновато, конечно, но видно, что наш хозяин действительно постарался. Стены комнаты увешаны обложками старых журналов и фотографиями в рамочках. Тоже совсем старыми — чёрно-белыми и какой-то коричневатой окраски, как почему-то раньше модно было делать.

— Воевали? — говорю я, чтобы хоть как-то нарушить неловкую тишину.

Говорить нам, как я, впрочем, и предполагал, совершенно не о чем.

— Участвовал, — говорит Юрий Андреевич. — Было дело. Да что же вы стоите все? Садитесь.

Мы рассаживаемся за столом и начинаем раскладывать себе по тарелкам винегрет, селёдку с луком, баклажанную икру. Ничего другого на столе и нет, но меня это даже не особенно расстраивает, потому что я знаю, что с деликатесами в «Эдеме» проблем не будет. Юрий Андреевич открывает бутылку «Гордона», разливает нам по рюмкам. Я уже даже забыл, когда в последний раз пил эту гадость — сейчас ведь столько водок хороших появилось. Правда, дорогие они, наверное, для нашего хозяина. На пенсию не укупишь.

— Мёртвых водкой ие поминают, — говорит Татьяна.

— Ha фронте поминали, — говорит Юрий Андреевич. — Только не закусывая.

При одной только мысли о том, что придется пить «Гордон» без закуски, мне становится не но себе, но я всё же заставляю себя сделать маленький глоток.

— Пусть земля ему будет пухом, — говорит Юрий Андреевич и выпивает свою рюмку до дна.

За столом опять воцаряется тишина. Есть вроде не велели, а что ещё делать — никто не знает.

— Вы что же, один живёте? — говорит Нина.

— Да, — говорит Юрий Андреевич. — Супруга моя скончалась в прошлом году. У неё ведь тоже с войны ещё ранение было. А я вот живу. Дети навещают иногда. Но им нелегко бывает вырваться. Они же не в Нью-Йорке. Сын в Нью-Джерси живет. А дочка — на Лонг-Айленде. Да вы ешьте, ешьте. Я сейчас картошки варёной принесу. С селёдочкой хорошо пойдёт.

— Только аппетит перебивать, — говорю я шепотом Татьяне, когда Юрий Андреевич выходит на кухню. — Наедимся селёдки, а что потом в «Эдеме» делать будем?