Breakfast зимой в пять утра
Шрифт:
Я спустился в свое купе – сказывалась привычка вздремнуть часок после обеда. А дьявол подзуживал не тратить светлое время дня на сон, подбивал вернуться к смотровой площадке – все равно с приходом темноты делать будет нечего, можно будет пораньше лечь спать. Так я и просидел в нерешительности у окна своего купе, созерцая штат Нью-Мексико, что торопился к хвосту состава.
От горизонта вновь надвигалась горная гряда, подобно серым грозовым облакам. Штат Нью-Мексико называют еще «Очарованной землей». Но все очарование, вероятно, спрятано в горах, потому как взгляд мой пока обозревал унылую февральскую степь. Пустынную, необжитую. Изредка пейзаж оживлял приблудный автомобиль. Или трейлер… Лунный пейзаж. Где-то в этих местах прячется знаменитый Лос-Аламосский ядерный исследовательский центр, в котором компания гениальных физиков завершила «Манхэттенский проект» – первую
Представляю, как скучал в этих местах досточтимый испанский монах-францисканец Маркос де Низа, что в начале XVI века открыл для европейцев земли нынешнего штата Нью-Мексико. Тот самый монах, который попутно забрел и на земли нынешнего штата Аризона. Монах был не одинок, его сопровождал верный раб – негр Эстебан. Парочка рассчитывала найти в этих местах золото и серебро для своего ордена. Золота монах не нашел. Но, вернувшись, рассказал землякам-испанцам, что к северу от Мексики есть отличная земля – Новая Мексика; неплохо было бы прибрать ее к рукам, пока недотумкали англичане или французы. Правда, там живут неразумные индейцы, но, имея ружья, с ними можно будет договориться… Так дорогой, проложенной непоседливым монахом и его рабом, в эти края хлынула волна неугомонных испанцев, понастроивших первые поселения. Испанский язык стал главным языком. Впоследствии его подмял английский язык, но не везде…
Одним из таких испанских поселений был городок Лас-Вегас, к вокзалу которого подкатывал сейчас поезд компании «Амтрак». На мгновение я растерялся – резанула нелепая мысль: неужели это и есть тот самый Лас-Вегас, дитя гениального авантюриста, рискнувшего развернуть в дикой пустыне один из самых невероятных проектов столетия – центр мирового игорного бизнеса? Тот самый сказочный город дворцов-казино, обитатели которого превращают день в ночь и ночь в день. Вновь я стал жертвой американской манеры давать название городам согласно своим национальным симпатиям. Тот Лас-Вегас заброшен в пустыню штата Невада на довольно приличное расстояние от Нью-Мексико. А этот Лас-Вегас славен только убогими домиками, у каждого из которых, точно теленок подле коровы, стоит автомобиль, а то и несколько автомобилей.
Жаль, что поезд не может сорваться со своего стального поводка, взмыть в небо над штатом Нью-Мексико и показать мне истинную картину «Очарованной земли», лик которой в действительности определяет не нудная степь, а леса и горы, занимающие более восьмидесяти процентов территории. Неспроста же за этот край сражались мексиканцы, которые считали земли севернее Мексики своими. В последний раз мексиканцы предприняли попытку вернуть северные земли в 1916 году, но безуспешно. Пришлось довольствоваться лишь названием – Нью-Мексико…
Макушки четы Уэбстеров седыми венчиками помечали срез спинки кожаного дивана. Поначалу мне хотелось подсесть к ним, продолжить начатую в ресторане беседу, но я удержался… На склоне жизни человек острее воспринимает окружающий мир. И даже такой унылый ландшафт видится прекрасным и неповторимым, в сравнении с красотой земли любая беседа кажется безделицей. Нет ничего убедительнее природы. Беседа – это не только мысли, выраженные словами, можно беседовать молча, без слов. Так беседуют с природой люди на склоне жизни. Я часто ловлю себя на том, что человеческое общение меня угнетает, кажется никчемным, суетным, что побыть одному мне порой интереснее, чем в компании с любым собеседником.
Вероятно, и Уэбстеры сейчас находятся в таком же состоянии – состоянии печального созерцания. И мешать им – просто бестактно…
Я погрузился в кресло, которое, как мне казалось, еще хранило форму моего тела, и прилежно уставился в окно.
Но мысли занимало другое. Чета Уэбстеров пробудила во мне ассоциации, никак не связанные с созерцанием древней земли индейцев племени команчей, апачей и навахо. Я думал о том, что тревожило меня последнее время. О странном кульбите, в который швырнула меня моя жизнь, пробудив вдруг то, чего недостаточно было дано в молодости. Любовь? Нет, скорее нежность и сострадание, надежную пристань, где нашла утешение судьба человека с сентиментальной душой. Как зачиналась моя семейная жизнь – в данном контексте не имеет значения. Одно определенно – не было страсти. А что было? Увлечение, физиология и много-много равнодушия к своей судьбе как следствие отсутствия страсти. Возможно, по молодости и благодаря упоению своей работой – а упоение литературной работой, да еще когда видишь реально ее итог – книгу, пахнущую типографской краской, настолько пленительно, что личная жизнь отходит на второй план, особенно жизнь без страсти. Поэтому я не очень был огорчен своим разводом.
Бывшая жена там, в эмиграции, чувствовала себя вполне комфортно. Встреча с дочерью, с близкими, которые, как казалось, в те далекие семидесятые годы ушли из ее жизни навсегда, придала существованию новый смысл. Одна неоспоримая истина овладела ею – жизнь дана в радость. А если жизнь складывается в полном соответствии с представлением о ней – радость двойная. Конечно, были и трудности. Порой – удручающие трудности. Но они как-то обрамлялись перспективой, гарантией которой были черты ее характера – оптимизм и трудолюбие. А также участие близких, особенно дочери… Жизнь в Нью-Йорке подпитывает человека, душа которого открыта этому волшебному городу-Миру. А ее душа была открыта… Театры, музеи, выставки, туристические поездки в разные страны, подруги, объединенные эмигрантским братством, такие же непоседы, как и она сама, – все это составляло ауру ее существования. При этом, в условиях страны, в которой она теперь жила, вовсе не надо было быть богатым человеком, чтобы чувствовать себя комфортно, достаточно той работы, что предоставила ей судьба, – много лет она работала бухгалтером на фабрике, затем устроилась «бебиситером» – воспитателем двух девочек в состоятельной американской семье. Девочки в ней души не чаяли. Ей, не имеющей собственных внуков, два прелестных малыша даровали полноту жизни, которая приходит к женщине за пятым десятком…
И вдруг – удар. Неожиданный и жестокий. Она заболевает. Серьезно и без особых шансов на выздоровление – коварная болезнь. Первый «звонок» прозвенел в Испании, в туристической поездке, – чуть вязнущая речь, замедленная реакция, скованные движения руки. Дальше – больше. Впервые эту болезнь описал в 1817 году английский врач Джон Паркинсон. Но ни он, ни его современные коллеги не выяснили причин этого заболевания. А пока продержаться помогают новые медикаменты и сила воли. Та сила воли и тот максимализм, желание получить как можно больше жизненных впечатлений, которые в супружеской жизни оборачивались тягостью для меня, сейчас, в ситуации болезни, оказались спасительными для нее…
Зачем она тогда приехала в аэропорт имени Кеннеди встречать меня? Совершить двухчасовую поездку из дома до аэропорта в ее состоянии… Хотела показать мне: вот какая я стала! Видишь? Это я, женщина, которая была тебе женой более двух десятков лет. Когда-то красивая, веселая, душа компании… И не вороти малодушно лицо к окну автомобиля, взгляни на меня. Можешь сразу улететь обратно, в Петербург, я постараюсь не слишком переживать… К тому же мы давно в разводе, у каждого из нас теперь своя жизнь, нас связывает только дочь. Можешь не мешкая отправиться к ней, в Калифорнию, погостить, а потом с чистой совестью вернуться в Петербург, к делам, письменному столу, своим женщинам, читателям… А я вот такая…
Я сидел подавленный. Панорама Манхэттена, тянувшегося ввысь от глади Ист-ривер, особенно величественная со стороны Бруклина, не вызывала у меня прежнего восторга, наоборот – каменная громада казалась мне многоглазым роковым чудовищем. Родственник моей бывшей жены вел автомобиль с завидной уверенностью, не свойственной для недавнего эмигранта. Он слегка наклонился ко мне. «Вот как все обернулось, – негромко проговорил он. – Конечно, мы помогаем чем можем. Ян оформил ей медикейт по болезни, без медицинской страховки вообще хана в Америке, без медикейта жить здесь нельзя. Помимо лечебной помощи за ней закреплена женщина, приходит на пять часов в день – убирает, готовит обед».