Бред
Шрифт:
— Я именно это имел в виду.
— Это будет стоить довольно дорого. Думаю, что меньше, чем за три тысячи долларов, она не приедет.
— Предложите ей пять тысяч, но чтобы она была здесь!
На этот раз Шелль не счел нужным обидеться. Независимость уже проявил, а слишком часто раздражать Рамона было бы рискованно. И главное, цифра была приятной неожиданностью. Он и не думал брать себе комиссию с этих денег. Однако при такой оплате было легко навсегда освободиться от Эдды.
— Будет сделано, — примирительно
— ...Так Майков не кончил самоубийством? — спросил Шелль.
Полковник развел руками.
— Не знаю. Мне только известно, что он умер. Почему вы думаете?
— Просто предположение.
— Оно очень возможно.
А может быть, рак простаты?
— Почему рак простаты?
— Или просто он задохнулся в советской атмосфере. — Шелль хотел было сказать о рыбах, задыхающихся в Мертвом море, но вспомнил, что уже это говорил.
— Как вы можете тут делать какие бы то ни было предположения?
— Ололеукви помогло.
Полковник смотрел на него удивленно.
— Не понимаю. Это, кажется, то ваше снадобье? Снотворное?
— О, нет, не снотворное. Между бредом и сном очень мало общего. Да и бред от этого снадобья особенный. Он вначале почти разумен и логичен, всё часто освещается по-новому, всё ясно, проникаешь даже и в чужую душу. Потом начинаются заскоки, тоже промежуточные, прогрессирующие, с прорывами в бессмыслицу. Кончается обычно полной ерундой, особенно когда хочешь прийти в себя... Неужели у вас никогда не: было такого чувства: сейчас увижу то, чего другие не видят!
— Не было, — сухо ответил полковник. — Я никаких снадобий не принимаю... Я хотел поговорить с вами о вашей дальнейшей работе. Прежде всего искренне благодарю вас за ту даму.
— Она оказалась полезной?
— Более или менее.
— Ее карьера устроилась, — сообщил весело Шелль и рассказал о Празднике Красоты. — Если б вы здесь пробыли некоторое время, я послал бы вам приглашенье. У вас наверное есть с собой фрак или смокинг? Теперь и к английской королеве можно, кажется, приходить во фланелевом пиджачке, но к нам нельзя. Я буду в маскарадном костюме. Я изображаю одного из телохранителей дожа.
— Одного из телохранителей дожа, — повторил полковник, слушавший внимательно, как всегда, но с всё росшим удивлением. — Извините меня, вы уверены, что вы здоровы?
— Совершенно уверен. Маскарад очень приятное развлеченье. Там вы увидели бы и Эдду.
— Мне она больше не нужна. А вот для вас я скоро буду иметь дело.
Спасибо, но едва ли я могу быть вам полезен, — сказал Шелль и вынул чековую книжку, предвкушая эффект. — как наше дело не состоялось, то позвольте вернуть вам ваши две тысячи долларов. Я их получил в швейцарских франках и в швейцарских же франках вам возвращаю: восемь тысяч пятьсот сорок франков, так? —
— Позвольте... Это не к спеху. В том, что дело отпало за смертью Майкова, никакой вашей вины нет.
— И вашей тоже нет.
— Но я не отказываюсь от работы с вами в дальнейшем. Разве вы отказываетесь? Или вы мною недовольны?
— Нисколько. Просто я не привык получать деньги даром. Если вы помните, я вам говорил, что, быть может, брошу разведочную работу. Тогда я всего вам не сказал. Видите ли, я женился, — сказал Шелль, хотя решил было этого не говорить.
— Женились?
— Да. Женился.
Полковник вдруг расхохотался. Это случалось с ним не часто.
— Поздравляю вас!.. Искренне поздравляю... Желаю счастья.
— Спасибо. А почему вы развеселились, если смею спросить?
— Пожалуйста, извините меня... Видите ли, я всё не мог понять, что вы за человек... Вы ведь и на виолончели играете!.. Теперь это понятнее. Быть может, вы пошли в разведку, чтобы устроить себе необыкновенную жизнь, а вдруг ваша жизнь станет обыкновенной? Если вы «раскаялись», то в вас раскалюсь, так сказать, виолончельное начало.
— Очень может быть, — холодно ответил Шелль.
— Позвольте выпить за ваше счастье этого зеленовато- желтого вина, почему-то называемого белым.
Они выпили еще по бокалу. Шелль взглянул на часы.
— Вы спешите?
— У меня есть немного времени... Вы, очевидно, прежде считали меня авантюристом по природе?
— Не в худом смысле. Но ведь у вас в самом деле было немало авантюр. Если позволите сказать откровенно, я думал, что вас в жизни интересуют только авантюры, женщины и деньги.
— Да ведь это очень много. Всё же можно пройти через большое число авантюр, не будучи авантюристом. По природе
поди, авантюристами бывают редко, их создают обстоятельства. В СССР, например, авантюристами могут быть только сановники... В былые времена я избрал бы карьеру военного.
— Вы ведь и были летчиком в пору гражданской войны в Испании. Кажется, в лагере республиканцев?
— Так точно. Они платили иностранным летчикам огромные жалованья.
— Отчего же вы лучше не служили в русской армии? Впрочем, я забыл, что вы не русский, а аргентинец.
— Я не русский ни по паспорту, ни по крови. И у меня были очень серьезные причины не служить советскому правительству. Кроме того, когда я был молод, советская армия была еще очень слаба, а я слабых не люблю... В былые времена еще была карьера для людей, любящих авантюры, хорошая, быстрая, никаких достоинств и дарований от человека не требовавшая: революция. Но ее в наше время монополизировали коммунисты, а я их ненавижу. Теперь мне делать нечего.
— У вас есть, однако, интересное дело.