Брелок с тайным посланием
Шрифт:
– Вот Директор дает! Весь двор перегородил! – говорила она утром, когда они спешили в школу, а директорский «Форд» торчал у выхода из парадной.
Или «Директор уехал, а запах остался» –когда они шли следом за машиной, выпускающей из выхлопной трубы сизый дым.
Директорский «Форд» был таким же, как и его владелец: большим, важным и неторопливым. Директор очень берег свою машину, всегда очищал крышу от снега, протирал стекла и зеркала. Наверное, если бы «Форд» был поменьше, он бы на ночь уносил его домой и отмывал в ванной до волшебного блеска. Но и без того «Форд»
Вспомнив о «Москвиче», Лешкин тут же вспомнил о своей находке. Он вытащил брелок из кармана, положил его на стол и включил настольную лампу. Приблизил его к глазам и внимательно осмотрел. Ничего необычно в нем не было даже при пристальном осмотре. Если бы не два больших глазка, это был бы обыкновенный брелок.
– Ты учишь уроки или сидишь просто так?
Лешкин так увлекся брелоком, что не заметил, как в комнату вошла мама.
– Конечно, учу! – сказал Лешкин, успев накрыть брелок ладонью. После этого он сдвинул ладонь вниз по столу, приоткрыл ящик с книгами и, сделав вид, что разглядывает книги, незаметно сунул его внутрь.
– Выучишь, покажешь! – сказала мама и направилась к выходу.
– Кстати, – сказала она, остановившись в дверях. – Папа прислал тебе весточку, так что выучи все хорошенько, иначе…– мама вздохнула.
– … ты его очень расстроишь!
– Письмо? От папы? – едва не закричал Лешкин. – Мама, что же ты молчала?
Мама с улыбкой посмотрела на Лешкина.
– Тсс! – она приложила палец к губам. – Вначале уроки, а потом письмо. Ты знаешь: нужно правильно расставлять приоритеты.
И ушла, оставив Лешкина наедине со своими чувствами.
Что такое приоритеты, Лешкин уже хорошо знал. Это к примеру, если ты приходишь из школы, то первым делом должен поесть, потом сделать уроки, а уже потом идти гулять. Но Лешкин считал, что кое-что можно поменять местами: например, поесть, погулять, а уже потом сделать уроки. Или даже так: вначале погулять, потом поесть, а уже потом сделать уроки. Ведь от перестановки слагаемых сумма не изменяется. Ведь так? Но мама никогда с ним не соглашалась. Вот если бы дома был папа, он бы его обязательно убедил!
В последние годы Лешкин видел папу только на фотографии. Вот он худой, бородатый, стоит на фоне заснеженного ангара. А вот сидит в мотосанях вместе с друзьями – такими же веселыми, бородатыми. Видно, едут куда-то.
Папа вот уже третий год работал в арктической экспедиции. Он изучал полярные льды, а все эти годы лед в связи с необычной погодой, был не таким, как всегда. И экспедиции нужно было успеть все зафиксировать: взять пробы, сделать анализы, сфотографировать, понять маршрут их передвижения, скорость таяния. Так что папе никак нельзя было отлучиться.
Все это он знал со слов мамы, папа же писал скупо и коротко: «Идем в Игарку. Скоро весна. Все хорошо. Как вы? Лешкин, береги маму. Целую, папа».
Лешкину не понимал, как можно три года работать без отпуска? Неужели, начальник экспедиции не понимают, что его ждет Лешкин и мама. Или льды не могут подождать, пока папа съездит в отпуск и вернется.
Иногда, когда у мамы было
Лешкин доделал примеры, прочитал рассказ и пошел на кухню. Мама стояла у плиты и помешивала ложкой в кастрюле.
– Ну? Готов?
– Конечно, – сказал Лешкин. – А может, вначале прочтем папину весточку?
– Нет, – сказала мама. – Уговор дороже денег.
Лешкин открыл тетрадь на нужно месте, пересказал прочитанное.
– Молодец, – сказала мама. – Вот, держи! – и протянула ему сложенный вдвое листок.
На желтоватый телеграфный бланк были наклеены аккуратно отрезанные полоски бумаги с текстом. И с каким текстом! «Меня все хорошо. Здоров, весел. В апреле возвращаемся домой!».
– Папа при-иедет? – Лешкин от радости даже стал заикаться.
– Ну, да, – сказал мама, продолжая мешать в кастрюле. – Даже не верится.
– А мне верится.
Мама закрыла кастрюлю крышкой и с улыбкой посмотрела на Лешкина.
– Ты, наверное, его не узнаешь?
– Я? Не узнаю? – Лешкин еще раз заглянул в телеграмму, опасаясь, что буква испарятся. – Он мне столько раз снился…
– И мне, – улыбнулась мама. – Ну, иди, ложись…А я суп доварю, и тоже лягу.
Лешкин расстелил постель, не переставая думать о папе. Неужели они встретятся? И смогут говорить обо всем на свете? И вместе ходить на футбол? В зоопарк? В кино? А папа расскажет ему каким бывает лед? Белым, как сахар, хрупким, толстым, ломким, острым как нож. И Лешкин тоже ему расскажет. Про все-все… О друзьях, о школе, о родителях Юрки Шмагина. И о найденном брелоке…
Он лежал и думал, слыша, как в маминой спальне бубнит телевизор. Мама перед сном всегда смотрела телевизор. Потом выключатель клацнул– мама погасила торшер.
Лешкин полежал несколько минут. Во дворе было тихо, только где-то время от времени скрипела под ветром ветка. Лешкин встал и на цыпочках подкрался к столу, открыл ящик.
Брелок был теплым, лампочки на панели горели как две подсвеченные огнем капли.
Откинув штору, он уселся на подоконник, прижался лицом к стеклу. Двор сочился теплыми огнями, снежная влага носилась в воздухе, подбрасываемая раскачивающимися ветками. Ветер хороводил во дворе, гнул ветки, гудел в водосточных трубах, сбрасывал с крыш подтаявшие глыбы льда. Только всего этого Лешкин не слышал. Вместо этого привычного шума в ушах стояла пронзительная, гулкая тишина, изредка прерываемая загадочными фразами.
…– А у вас, Мося, что-то скрипит под левым крылом? Неужели не чувствуете? – проговорил тоненький, чуть дребезжащий голосок.
– Уважаемая Кира, я же просил не называть меня Мосей. – недовольно ответил
грустный голос.
– А как же вас тогда называть? – насмешливо пробасил кто-то. – Это же ваше родное имя.
– В самом деле, – пискнула Кира. – Не могу же я вас называть так, как хозяин?
– Отчего же? – поддержал ее бас. – Давайте будем звать Мосю драндулетом? Или Колымагой?