Бремя молчания
Шрифт:
Ждать ответа приходится долго. Наконец Калли медленно качает головой. Я со стоном иду к лесу.
— Мартин, погодите! — кричит помощник шерифа. — Прежде чем мы туда пойдем, нам нужно еще кое-что выяснить. Отсюда отходят три тропы — мы должны знать, куда сворачивать!
Я останавливаюсь.
— Так спросите ее! Спросите, где они! Она может говорить, она только что сказала: «Бен», я слышал! Спросите ее! — кричу я, брызгая слюной. Антония и Калли сразу как-то сжимаются.
— Мартин, идите к шоссе, — приказывает Луис. — Стойте у поворота и встречайте медиков. Машите им рукой, чтобы
Я нехотя подчиняюсь, а Луис возвращается к Калли и Антонии. Мать и дочь стоят на месте, прильнув друг к другу. Сердце у меня сжимается. Как несправедливо! На месте Антонии должен быть я! Это я должен сейчас обнимать Петру и утешать ее, это мне больше не стоит беспокоиться за нее, волноваться, жива она или мертва. Я выбегаю на шоссе в том месте, где от него отходит проселочная дорога, и жду, оглядываясь по сторонам. Где же «скорая помощь»? Ее еще нет. Я прислоняюсь к патрульной машине, но она так нагрелась на солнце, что я отскакиваю.
Антония нерешительно окликает меня. Должно быть, моя вспышка ее напугала.
— Мартин, вы не захватите бутылку с водой для Калли? Она на заднем сиденье.
Луис несется ко мне и взволнованно кричит:
— Нет, подождите!
Я открываю заднюю дверцу за пассажирским сиденьем и достаю три бутылки воды. Две для Калли, и одну я возьму с собой, когда мы пойдем искать Петру. Честно говоря, Бен меня сейчас волнует мало. Неужели это все-таки он? И вдруг, когда я уже вылезаю, я вижу… Трусики вымазаны в грязи, но я их отлично узнаю. Я сам только вчера складывал их, когда достал из сушильной машины. Белые, в мелкий желтый цветочек. Я хватаю прозрачный пакет, в котором они лежат, и пристально осматриваю. Ко мне подскакивает Луис.
— Мартин… — жалким голосом говорит он. Не в силах ответить, я тычу в него пакетом. Наконец дар речи возвращается ко мне.
— Я иду за дочерью, — просто и спокойно говорю я, хотя ужас сжимает мне грудь. И я бегу, забыв о своих пятидесяти с лишним, бегу по тропе, а помощник шерифа кричит мне вслед:
— Мартин, погодите! Нам нужно дождаться подкрепления!
Я бегу, не обращая на него внимания.
Помощник шерифа Луис
Мартин отпихивает меня и несется в лес. Я чертыхаюсь про себя. Бог знает, что он там увидит!
— Тони! — кричу я. — Стой здесь и жди полицию и медиков. Я за Мартином! — Лицо у нее белое, испуганное. — Все будет в порядке. Я поднимусь туда и приведу Бена живого и невредимого. Не волнуйся. Мы поднимемся на холм, что за Бродяжьим оврагом. Передай, пусть на развилке поворачивают налево!
Она кивает и сжимает мне руку:
— Спасибо, Луис. — Голос у нее дрожит. Я тоже сжимаю ей руку и следом за Мартином бегу в лес.
На то, чтобы догнать его, у меня уходит немного времени. Мартин остановился и, тяжело дыша, разглядывает что-то сбоку от тропы. Я подхожу к нему вплотную.
— Мертвый, — говорит он сухо, не поворачиваясь ко мне.
Я наклоняюсь и трогаю собачий бок.
— Еще теплый, —
— Как по-вашему, что с ним случилось? — испуганно спрашивает Мартин.
— Не знаю. — Я стараюсь говорить ровным и спокойным голосом. — Мартин, вернитесь, пожалуйста. Если вы пойдете в лес, нас обоих ждут крупные неприятности.
— Нет, я иду дальше, — решительно отвечает Мартин.
Я покорно вздыхаю:
— Тогда давайте помедленнее, хорошо? Если вы упадете или поранитесь до того, как мы найдем Петру, вы ей не поможете. Ясно?
— Да, хорошо, — соглашается он, не сводя взгляда с мертвого пса. — И все же… давайте поторопимся. Давайте скорее!
Тропа ведет в гору. Всего через час спустятся сумерки. А если мы не успеем до темноты найти Петру, Бена и всех, кто там еще на вершине холма? Снимать оттуда людей непросто даже днем, а ночью, в темноте, операция вообще запредельно сложная. Я вызвал несколько мотовездеходов — возможно, с их помощью выбраться из леса удастся быстрее. Кроме того, из Айова-Сити сюда летит вертолет — возможно, кто-то серьезно пострадал.
— Мартин, Петра жива.
Он смотрит на меня:
— Вам Калли сказала?
— Да, правда, не словами. Я спросил ее про вашу дочь, и она показала на вершину холма за Бродяжьим оврагом. Вроде бы она ранена, но насколько серьезно — не знаю.
— Она сказала, кто это сделал? — спрашивает Мартин, стиснув зубы. Подниматься по крутому склону ему тяжело.
— Нет. Я не успел ее расспросить, потому что вы именно тогда нашли… Может, посидим, отдохнем?
— Нет, я в порядке.
Мы молча продолжаем подниматься, а потом он вдруг говорит:
— Луис, я убью того, кто это сделал.
— Мартин, вы никому и ничему не поможете. Наоборот, все будет только хуже, намного хуже.
— У вас тоже есть ребенок, сын. — Он не спрашивает, а утверждает.
— Да. Его зовут Тэннер, ему четыре года.
— Вы ради него на все готовы? — Мартин смотрит не на меня, а себе под ноги.
— Да. Наверное.
— Тогда вам тоже захочется убить всякого, кто обидит вашего ребенка! — решительно заявляет он.
Я искоса смотрю на Мартина. Лицо у него побагровело, лоб блестит; он достает из кармана носовой платок и вытирает испарину.
— Да, наверное, мне захочется убить того, кто обидит Тэннера, но на самом деле я вряд ли кого-нибудь убью. Особенно если полиция уже спешит на помощь.
— Она сказала «Бен», и она держала в руках цепочку и трусики Петры. Что прикажете думать? — Мартин на миг останавливается, трясет головой и тут же спешит вперед. — Надо скорее подняться наверх, а дальше видно будет.
Воспользовавшись передышкой, я достаю рацию, передаю, где мы, и спрашиваю, что происходит. Только что прибыли две бригады скорой. Одна отвезет Калли и Тони в больницу, вторая останется на опушке. По нашим следам едут на квадроциклах двое ребят из управления. Еще несколько человек едут верхом и идут пешком. Я напоминаю всем, что мы пока никого не подозреваем; у нас нет даже примет предполагаемого преступника. В первую очередь мы обязаны найти Петру и Бена. Многие наши сотрудники знают детей в лицо, но на всякий случай у всех есть их фотографии.