Бремя страстей
Шрифт:
Связь гнева и мщения
Вариация на тему «Шинели» Гоголя
У Акакия Акакиевича нагло отобрали шинель! А он в нее душу вложил! Он, можно сказать, на время в настоящего Пигмалиона превратился, в творца и кудесника, чтобы из коленкора, ваты и кошки (которую издали можно было принять за куницу) сотворить свою Галатею...
Ведь он же и голодал по вечерам, учась питаться духовно, то есть нося в мыслях вечную идею о своей будущей шинели. И когда она легла ему на плечи, только что сшитая, только из рук портного, как Афродита — из пены, как живая и красивая женщина
И здесь читатель встречается нос к носу не с привычным посягательством на чужое имущество, а с какой-то катастрофой, которая тем грандиознее, чем невероятнее. Попробуй-ка угадай, сколько труда вложено в эту одежку! Вор лихо снял ее и, видимо, пропил или продал в ближайшие часы. И никогда не узнать этому вору, сколь дорогую вещь он содрал с плеч невзрачного человечка. Да и не с плеч даже, а самого сердца. Иной золотой портсигар по цене с такой шинелью рядом нельзя поставить, потому что он получен легко, без идеи и без душевных мук.
Пусть задумаются над этим воры и не воры. Для вора вещь—дешевая тряпка, а для человека, ими обиженного, в ней, возможно, помещается вся жизнь. В чашке, в книжке, в запонках, в фотоальбоме может поместиться вся жизнь человеческая. Это потому, что у каждой вещи (кроме тех, цены на которые определяются котировками рынка) есть еще своя внутренняя цена, и чтобы ее уразуметь, нужно думать, смотреть на мир и утирать слезы.
Акакий Акакиевич горя своего не перенес. Умер он, и промозглый чиновничий город спокойно сделал вид, что он и не знал о существовании этого маленького человека. Но душа его не просто была гонима вон из мира нестерпимой горечью обиды. По каким-то неведомым нам законам алхимического превращения чувств стал Башмачкин в мире теней мстителем и карателем.
Однако нужно сделать важное отступление — экскурс в науку... Объем движущегося тела по мере роста скорости движения уменьшается, поэтому пистолет стреляет маленькими пулями, а не корявыми булыжниками. Если же скорость движения тела стремится к скорости света, то объем движущегося тела стремится к нулю. И при чем здесь Башмачкин? А вы обождите. Есть объем у души человеческой или нет, про то в XXI веке трудно сказать. Об этом лучше нас мыслили средневековые ученые в коричневых грубых рясах и с лысинкой на голове. Допустим, у души есть объем. Почему не предположить, что, отделяясь от тела, душа человека (даже и Башмачкина) развивает скорость света и превращается в ноль? А потом превышает скорость света (мне почему-то кажется, что это именно так и происходит) и... переходит в царство теней и «перевертышей». Как бы выворачивается наизнанку.
Еще Лоренц не вывел свою формулу, когда ходил по улицам Северной столицы черноглазый писатель с длинным носом, вглядываясь в лица прохожих и ища в них себе жертву, то есть персонажа. И, найдя своего Пигма- лиона-чиновника, этого аскета и платоника, Гоголь не просто лишил его шинели. Гоголь его умертвил беспросветным горем. Но это не все еще... Гоголь, умертвив, превратил Башмачкина в мстительного духа, который уже не созерцает вечную идею шинели,
Маленького человека большой человек обидеть не моги. Он — брат твой. И чем он меньше, тем он тебе роднее.
Сила печали, преобразуясь в силу гнева, в секунды разогнала душу Акакия Акакиевича до скорости света и даже превысила ее. Тогда, по формуле Лоренца, стал Башмачкин гневным духом, который, дыша могилою, мог сказать даже очень значительному лицу: «Поймал я тебя за воротник! Отдавай теперь шинель!»
Меня могут спросить: «Ты зачем нам это рассказываешь? Зачем, как при Гоголе говорили, пули льешь?» Ну, во-первых, иногда можно и без большого резона поговорить. Так, словечками переброситься, посмеяться без греха, чтоб с ума не сойти. Но есть, конечно, у меня и мысль...
Самое первое: маленького человека большой человек обидеть не моги. Он — брат твой. И чем он меньше, тем он тебе роднее. Его бы заметить не худо, всмотреться в него. А обижать его поначалу легко, но потом — опасно. Вот и не отнимай у него ни язык, ни Родину, ни жену, ни шинель, ни пенсионную карточку. У него ведь душа бессмертная есть, и в этой душе могут таиться такие порывы и переливы, что никто о них и не догадывается. Так вот обидишь его, смахнешь с дороги маленького человека, словно букашку, а он тебя же в образе мстителя за очередным жизненным поворотом и встретит. С гневом встретит и с силой. Дай Бог тогда, чтоб дело одной только шинелью обошлось...
Проникающая радиация мысли
В голове каждого отдельного человека кипят мысли. Тайное это действо просто так не обнаружишь. Его можно проявить в случае, если делишься мыслями в разговоре или в письме. Только таким образом то, что кипит в голове, разливается по тарелкам и остывает на воздухе. Но только ли таким образом? А вдруг мысли, даже не будучи высказанными или написанными, по образу и подобию радиации излучаются наружу? Точно так же, как излучается что-то невидимое и опасное из-под неплотных стен ядерных могильников. То самое опасное, которое заставляет жужжать дозиметр и нервничать дозиметриста. То, что заставляет щитовидку разрастаться, а детей награждает уже при рождении всякими патологиями.
Сегодня человек втиснулся в вагон метро, и его внутренний дозиметр тревожно зажужжал. Масса людей вокруг, и все о чем-то думают. Листают пальцами экраны, переворачивают страницы книг и газет, прислушиваются к тому, что им вещают наушники: «Ту-тух, ту-тух!» — это поезд под землей покачивается и мчится. Или просто едут, ничего не слушая и не читая, стоя или сидя, покачиваясь в такт поезду, часто закрыв глаза. «Ту-тух, ту-тух. Ту-тух, ту-тух!» Но варево-то и в них кипит. И в их черепных коробках что-то смешивается и пузырится, остывает и кристаллизуется, а потом опять закипает.
Кажется, что все мысли, спрятанные так глубоко и глазу совсем не видимые, на самом деле далеко не автономны. Они — личное дело каждого, потому что каждый думает, о чем хочет. Это с одной стороны. Это аксиома. Но с другой стороны, мысли, вероятно, просачиваются сквозь кости черепа, минуют прически, преодолевают ткань разнообразных шапочек или тонкие корки лака для волос, и... начинают летать вокруг, пахнуть, звенеть, стучаться о препятствия, как шар — о борт бильярдного стола. Да что там стены! Они начинают пытаться проникать в соседние черепные коробки, не спрашивая разрешения ни у того, к кому проникают, ни у того, из чьей головы вылетели.