Бремя удачи
Шрифт:
– Зато норов унаследовала. – Я от души посочувствовала Соболеву. – Он ведь на стенку полезет, видя, как утекают деньги, и не имея возможности хоть что-то изменить. Элен будут обсуждать во всех газетах, и она сама, кажется, охотно готова признать себя глупой, расточительной и смешной.
– Месть самого что ни есть соболевского толка: бей больнее и не думай о последствиях для себя, – согласился Семен. – Элен просила у Карла проклясть ее на денежное невезение. Была изругана и наказана, теперь каждое утро сидит с малышкой Поленькой и учит франконский язык. До отвращения. Точнее, до двух часов дня…
– А прожектеры? – Я оживилась, удивляясь тому, что упустила из внимания столь занятные события.
– Пишутся в очередь на прием. Когда мы с тобой садились в поезд, счет претендентов на соболевский
– Так и заработать недолго.
– Увы. Практичность у нее от отца, а то и от деда. И этого не вытравить ничем, ты сама наблюдала, как она нас в дорогу собирала.
Попробуй возрази… Наблюдала. Именно так: пассивно, со стороны, иногда предпринимая слабые попытки вмешаться в происходящее.
Официальный визит птицы удачи в Арью был намечен еще в сентябре. Первое прошение о визите посол передал летом, затем отбыл на родину, и его место занял новый человек – Курт фон Бойль. Он повторно поднял вопрос и получил подтверждение планов, затем были уточнены сроки. Поездка казалась мне с самого начала некой неприятной и неотвратимой платой за все хорошее, что есть в жизни. Я не знаю ни слова на норхском или арьянском, двух принятых в стране языках. Меня изрядно настораживает склонность арьянцев к упорядоченности жизни и их чопорная закрытость. У меня, как заверил Семка, накоплены целые сугробы предрассудков, между тем фон Гессы – выходцы из Арьи, а сама я – их приемная дочь… Умом все понимаю, но сердце не лежит к этой поездке, да и фарза скручивается воронкой все туже. Впрочем, не я одна сомневаюсь. Папа тоже не особенно доволен, он и с Юнцем говорил, и фон Нардлиху звонил в Дорфурт. Потом нехотя признал правоту ректора-арьянца: участи птиц мне не избежать. Мы или рвем силки, или погибаем, утрачиваем дар. Если отказываемся от борьбы и прячемся от своих страхов, то проигрываем неизбежно. Удача жива до тех пор, пока нет страха и есть вера в себя. И конечно, в своего высшего мага.
Когда погибла Ляля и разразился скандал, а некто истратил немалые деньги на подкуп газетчиков, поездка перестала казаться столь неприятной. Сейчас находиться в Белогорске куда тяжелее.
Три дня назад Потапыч пригласил меня и прямо спросил, еду или нет. Уточнил:
– Как скажешь, так и будет.
И я сказала «да», точно и однозначно. Еду, если Семка согласен. Хромов кивнул… Попросил вбить нам в головы хотя бы азы арьянского наречия. Пусть мы не пси и для нас полное обучение ускоренным способом невозможно, но в общих чертах правила речи и простейший набор слов мы освоили, а потому на следующий день поутру страдали головной болью семейно, сочувствуя друг другу. Но явилась Элен, и мы осознали: нам было не так уж плохо. Она пришла строгая и важная, щелкнула пальцами по новенькой чековой книжке:
– Пошли проматывать!
– У меня все есть, кроме тишины, – прошептала я. – Голова болит, понимаешь?
– У меня тоже. Болит, и еще как! Я слово дала, что изведу миллион, надо прикинуть скорость расхода, – прищурилась дочь Соболева.
Сперва я хотела предложить ей чай и тем отсрочить поездку, в голове было слишком кисельно и мутно… Но Семка поморщился, снял с глаз примочку на травах и нехотя побрел искать куртку. При этом он успел сделать страшные глаза и жестом предостерег меня, чтобы не смела спорить! Я очнулась и бегом побежала собираться. Если Элен, постоянно переживающую из-за своего проклятущего миллиона, усадить за стол и оставить без дела ждать чай, она немедленно добудет из сумочки очередной только что купленный и временно любимый льежский револьвер (или иное оружие, способное там поместиться) и начнет его разбирать, звучно клацая всякими защелками-пружинками и дробно цокая патронами, заодно без умолку, с наслаждением излагая преимущества и недостатки указанного типа вооружения. Наблюдать весь процесс разборки и сборки от начала до конца тяжело. Но куда хуже иное: зарядив оружие, Элен наверняка пожелает хоть пару раз выстрелить по мишени, и тогда моя голова взорвется невыносимой болью и мы опять поссоримся… Нет уж, я не люблю оружие.
Вечером мы ехали домой в сопровождении наемного автомобиля, забитого покупками под крышу. Элен сосредоточенно скрипела пером и посвистывала – уже усвоила полезный предрассудок: кто свистит, у того денег становится меньше.
Мы молча сочувствовали Соболевой, из последних сил превозмогающей отчаяние. Покупала она уверенно, не глядя на цены. Но фамильная практичность, но воспитание в лесу, где у человека складываются твердые представления о важном и ценном в жизни, но презрение к тем, кто подобен гнусу и норовит присосаться к кошелю любой ценой…
– Три тысячи, – мрачно, со всхлипом подвела итог Элен. – Я погибла. Таким методом расход миллиона затянется на годы!
– Купи себе бриллианты, – посоветовал Семка.
– На них цена растет уже который сезон, как и на золото, это обычное дело в кризис, – отмахнулась выросшая в лесу дикарка, вгоняя нас в немоту. – Куплю – прибыль получу. Уже все проверено.
– А ты их потеряй!
– Найдут, – еще мрачнее буркнула Элен. – Вы что, моего батюшку не знаете? Потеряешь тут, под надзором родительским. Вон, извозчик за нами едет, это охрана моя. Тайная.
Элен ссутулилась и грустно поглядела на Хромова:
– Надо искать новые способы. Я глупа, никак не выберу верный путь. Как же их промотать-то поскорее? Решила я имение де Лотьэров выкупить, для Шарля в подарок. Думала, дорого встанет. Тьфу, а не деньги – захолустье франконское этот особняк Сен-Дюпр… Семнадцать тысяч, да и то – до торга и с ремонтом. Съездила к Бахшилло, он обещал управляющего подобрать, по винограду умного, но из своего народа, южного. Такой приметен, во Франконии воровать не станет, позоря на чужбине честь соплеменников.
– Ты промотать хочешь или, наоборот, прирастить? – снова не поняла я.
– Не желаю ворам потакать! – вскинулась Элен. – Надобно изыскать нечто, похожее на болото: дело, в котором деньги тонут и тонут, и сколько их ни добавь, прорву не наполнить, даже и без воровства. Я найду годное болото и утоплю свой миллион. Я слово дала.
Вечером она немного приободрилась, даже познакомила нас со своим компаньоном по делу, приобретенному не ради денег, а для души, на двоих с братом Илюшкой. Они в лесу выросли, первые дни в столице Илюха без остановок таскал сестру по всем оружейным лавкам. Вдвоем они и вздыхали, и глазели. Примерялись снова и снова к оружию, серьезно обсуждая наилучшие варианты вооружения для охоты на белок или похода на более серьезного зверя. Купили совместно с десяток стволов, выведали, что живет на окраине превосходнейший мастер, переехавший из Белолесского уезда. Там дорогое оружие спроса не имело, здесь же для начала дела не хватило человеку связей и средств, вот и перебивается он, бедолага, случайными приработками. Точнее, перебивался – теперь на Элен работает…
К ночи неизбежное все же состоялось: Элен впала в расстройство, добыла из сумочки револьвер и стреляла на заднем дворе усадьбы фон Гессов до позднего вечера, пока была видна мишень. Увы, она еще и меня учила, запрещая пользоваться удачей, поскольку глаз и рука важнее и надежнее. За ужином подарила ореховую шкатулку с очередным дивным льежским револьвером. Уже выведала: эту марку предпочитает Шарль…
– Маги, Рена, ненадежны, – строго напутствовала меня Элен. – Даже самые лучшие, как Шарль. А ну против твоего Семена злодейство замыслят? Заряжать вот так, удобнейшая модель, легкая и кучность по пристрелке преизрядная. Я сама проверяла.