Брежнев

Млечин Леонид Михайлович

– Я не кричу, это вы орете. Я просто говорю, что у нас этот вопрос обсужден, проработан. Давайте другие материалы, будем их рассматривать.

– Нечего рассматривать, – отрезал Брежнев, – снимаю вопрос с обсуждения.

Брежнев, естественно, настоял на своем, и завод построили в Набережных Челнах. А вскоре он расстался со строптивым Вороновым.

В аппарате генерального секретаря Геннадия Ивановича не любили. Борис Дмитриевич Панкин, главный редактор «Комсомольской правды», участвовал в подготовке брежневского выступления на съезде комсомола. Леонид

Ильич прочитал речь, текст ему понравился, и он распорядился разослать его членам политбюро.

Один из авторов речи довольно сказал:

– Дело в шляпе, после Леонида Ильича ни у кого замечаний уже не бывает.

– Кроме Воронова, – ворчливо заметил Александров-Агентов. – Этот господин никогда не отказывает себе в удовольствии прислать дюжину страниц с замечаниями. Писатель…

Панкин впервые слышал, как помощник, хотя бы и первого лица, столь небрежно отзывался о члене политбюро. Потом он поинтересовался, какие были замечания. Другой помощник генсека, Георгий Цуканов, ответил, что замечания были несущественные.

– А Воронов?

– Как всегда, накатал несколько страниц, но их велено оставить без внимания, – с нескрываемым удовольствием сообщил Цуканов.

Сам Панкин питал уважение к Геннадию Воронову, который поддержал движение так называемых безнарядных звеньев, оно же коллективный подряд. За группой крестьян закреплялись участок земли, техника, удобрения. Условия: на определенную сумму они должны сдать государству сельхозпродукцию, а остальную могут продать и заработать. Это позволяло как-то заинтересовать крестьянина.

В партаппарате и правительстве к этому движению отнеслись по-разному. Член политбюро и первый заместитель главы правительства Полянский позвонил главному редактору «Комсомолки»:

– Ты раздуваешь частнособственнические инстинкты. Кулаков новых растишь. Если не прекратишь немедленно, это для тебя добром не кончится.

А глава российского правительства Воронов, зная о настроениях Полянского, решительно поддержал новое движение. Он приехал в редакцию «Комсомолки» и выступил на заседании круглого стола. Но отчет о заседании задержала цензура. Уполномоченный Главлита заявил, что для публикации мнения члена политбюро нужна виза ЦК.

– В ЦК посылать – это могила, – сказал Воронов. – Пришлите мне, что получилось. Я завизирую. В конце концов я сам ЦК. Если будут вопросы, пусть мне звонят.

Увидев автограф Воронова, уполномоченный Главлита подписал номер в печать.

Говорят, что Воронов потерял свой пост, поскольку не сумел наладить отношения с первыми секретарями областных комитетов.

По словам одного провинциального секретаря обкома, Воронов, выступая, «нудно и утомительно поучал, показывая свою ученость, больше напоминал манерного провинциального лектора, чем государственного деятеля масштаба России».

В 1971 году Геннадия Ивановича Воронова переместили на внешне значительный пост председателя Комитета народного контроля СССР. Знакомство с новой работой начал, достав с полки том Ленина, в котором опубликована знаменитая статья «Как нам реорганизовать

Рабкрин».

Геннадий Иванович вскоре убедился, что Брежнев ни в грош не ставит его ведомство.

– Никакой пользы от народного контроля я не вижу, – повторял Леонид Ильич. – Вот был Мехлис, его все боялись.

Воронов прилетел к Брежневу в Пицунду, где тот отдыхал, привез записку о совершенствовании системы народного контроля. Брежнев позвал гостя купаться, потом сели играть в домино с помощниками. Принесли коньяк. Брежневу совершенно не хотелось заниматься делами.

Суслов пригласил к себе Воронова и сообщил, что председателю комитета не надо быть членом политбюро. Воронов, не дожидась, когда от него избавятся, в апреле 1973 года сам подал в отставку.

На пост главы правительства России назначили секретаря ЦК и заведующего отделом тяжелой промышленности Михаила Сергеевича Соломенцева. Он считался человеком Кириленко, который в ЦК курировал промышленность. У Соломенцева была репутация человека послушного, добросовестного исполнителя, который лишнего себе не позволит.

Соломенцев рассказывал журналистам, как после поездки в Монголию он заболел, сидел дома с высокой температурой. Позвонил Брежнев:

– Срочно нужен. Приезжай.

В кабинете сказал:

– На политбюро обсуждали кандидатуру на пост предсовмина России. Решили назначить тебя.

Соломенцев понимал, что это важное повышение, гарантирующее ему место в политбюро. Но сразу сказал, что над правительством РСФСР слишком много руководителей. И Совмин, и Госплан – все дают указания.

Брежнев ему пообещал:

– Ты будешь иметь дело только со мной. А если кто-то другой будет вмешиваться, пошли его подальше.

Большая рокировка в Киеве

Весной 1972 года Брежнев ловко убрал Шелеста с поста первого секретаря ЦК компартии Украины.

Возможно, все началось с того, что председатель КГБ Юрий Владимирович Андропов, который редко покидал Москву – он был типичным кабинетным работником, – приехал на Украину. Официально – для участия в республиканском совещании КГБ. А на самом деле, чтобы прощупать первого секретаря республики. Они с Шелестом встретились за городом и долго беседовали в неформальной обстановке.

«Андропов приехал явно с заданием выяснить мои мысли и позиции перед съездом партии, – записал в дневнике Шелест. – Я откровенно высказал свои соображения, в том числе недостатки в стиле руководства центра. О Брежневе сказал, что его всячески надо поддерживать, но нельзя же на политбюро устраивать беспредметную говорильню, „базар“ – надо начатые дела доводить до конца. Может быть, я говорил резко, но зато правду. Чувствую, что беседа с Андроповым для меня даром не пройдет».

Шелест не ошибся. Андропов нащупал уязвимое место Шелеста. Петр Ефимович, пожалуй, больше других киевских политиков любил Украину, украинский язык. Приехав в одну из областей, Шелест обратил внимание на лозунг «Сдадим объект на месяц раньше срока», недовольно заметил: