Бриг «Три лилии»
Шрифт:
— Каких зверей? — настойчиво повторил он.
Старик придержал весла и сощурился на фургон, высунувший над кустами свою красную крышу.
— Карликовых лам, вот каких, мокроносый! — прошептал он. — Южноамериканской породы. «Секретно, секретно»!.. — Паромщик оттопырил нижнюю губу, совсем как Эббер: — «Какой от циркус есть, если все знать, что есть внутри?..» Понятно, щенята?
— Ой, он Эббера передразнивает! — воскликнула ТуаТуа.
— Значит… значит, их перевозили на лодке? —
Но старик насторожился. Воспаленные глазки сердито сверкнули в сторону Туа-Туа:
— Получил я в придачу по полтиннику с головы? Получил. А за что получил? Чтобы держать язык за зубами. Так-то!.. Тихо сидите, мокроносые! Начинается…
Ветер нес из-за мыса стену дождя и соленых брызг.
Лодка запрыгала с волны на волну; паромщик швырнул ребятам клеенчатый плащ, дырявый, как сито.
— Дай ему полтинник, — может, заговорит, — шепнул Миккель. — Не сейчас, на пристани.
Вот и Льюнгская пристань за сеткой дождя. Туа-Туа выбралась на скользкие доски и достала из узелка полтинник.
— Какой он был из себя? — решительно спросил Миккель.
— Кто? — Паромщик хитро усмехнулся.
— Который отсюда лам отправлял.
Старик покосился на полтинник в руке Туа-Туа. Потом обернулся и поглядел во влажную мглу, словно вдруг ощутил на затылке колючий взгляд Эббера. Потом взял монету и попробовал на зуб.
— Широкополую шляпу видали когда? — пробурчал он. — А красные перья? Составьте вместе, и вот вам ответ.
Паромщик оттолкнулся веслом, и тяжелая лодка исчезла в густой мгле.
Глава двадцать седьмая
МЕЛЬНИЦА УТТЕРА
Целый час шли они под проливным дождем; наконец Миккель приметил в зелени под горой крышу Уттеровой мельницы.
Мельник давно умер, но в половодье, когда в желобе бесновался бурный поток, сломанные колеса оживали и стремительно вращались.
Миккель остановился и взял Туа-Туа за руку:
— Мельница Уттера! Зайдем обсохнем.
Рыжие локоны Туа-Туа прилипли к ее измученному лицу.
— Уттера? Который повесился на балке? Ни за что на свете!
— По-твоему, лучше чахоткой заболеть?
— Но ведь люди говорят: там его призрак ходит!
— Не там, а на кладбище. И вообще, все это враки. Миккель на всякий случай плюнул три раза через левое плечо. — К тому же сейчас еще даже четырех нет. Где ты слыхала, чтобы призраки появлялись раньше одиннадцати ночи?.. — Он прижал мокрую, дрожащую Туа-Туа к себе: — Только дождь переждем, ладно?
Они медленно поднялись на бугор. Ливень исхлестал глину, выбил в ней множество скользких ямок.
— И вообще, мертвецов нечего бояться, — сказал Миккель. — Я вот о чем думаю: что паромщик сказал про лам? Помнишь
— Но… но это же овечья шерсть, Миккель!
Миккель кивнул:
— Добавь человека в широкополой шляпе с красными перьями, и…
Туа-Туа круто остановилась:
— Ой, слышишь? Что это, Миккель?
Миккель настороженно посмотрел на мельницу. Северный конек торчал, словно клык, над развалившейся стеной.
Слышно было, как ветер свистит в щелях и хлопает ставней.
— Похоже на… А может, это ветер, Туа-Туа?
— Нет. Слышишь — опять! Как же быть, Миккель? — Туа-Туа семенила за ним, прижимая к груди узелок с «самыми заветными вещами». — Что это, Миккель?
— А вот сейчас проверю. Иди за мной.
В овраге бушевал подхлестнутый ливнем поток. Миккель остановился и нащупал в кармане нож. Неподалеку от водоската стояла между кривыми яблонями конюшня.
— Я пойду вперед, — тихо сказал Миккель. — Махну тебе рукой, если можно.
Не успела Туа-Туа ответить, как он уже исчез в мокрых зарослях. С бешено колотящимся сердцем она смотрела, как он снова появляется из кустов внизу, перешагивает упавшую балку и входит в конюшню.
Минута… две… три… четыре… Чья-то рука высунулась из двери и помахала ей.
— Отче каш, иже еси на небесех… Лучше спустись сюда, — прошептала Туа-Туа. — Вдруг это Уттер!
Она спустилась к сараю, хлюпая башмаками. Ее встретил запах навоза и гнилого дерева.
— Миккель, где ты?
Туа-Туа заглянула внутрь. На полу, между досками, выросли длинные стебли сорной травы. Посередине на перевернутом ведре сидел Миккель.
— Это не ветер шумел, Туа-Туа, — сурово сказал он и кивнул в темный угол. — Она там, коли хочешь взглянуть. Прикована цепью. Не иначе, опоили ее — совсем меня не признает.
— Да кто же там? — вымолвила Туа-Туа.
— Белая Чайка!.. — ответил Миккель.
Глава двадцать восьмая
СИРОККО
Каждый знает, что значит потерять друга. Но еще хуже, найдя его вновь, обнаружить, что друг и смотреть-то на тебя не хочет. Не мудрено, что сразу падаешь духом и чувствуешь себя жалким и ничтожным.
Заячья лапа росла и росла в башмаке; казалось, еще немного — и башмак лопнет. Не помогло даже то, что Туа-Туа села рядом и обняла его за шею. Горло сжалось, но тут Миккель решительно сплюнул и почувствовал, что зол на весь мир.
Конюшню осветила молния, в душе Туа-Туа снова проснулся страх.