Бригантина : Сборник рассказов о путешествиях, поисках и открытиях
Шрифт:
Вечером он отправился к Гашперину.
В зале трактира было накурено. За столом сидела большая компания: несколько молодых чиновников и среди них сонный практикант, оба учителя, Матильда в кокетливом платье с короткими кружевными рукавами, другая учительница — худенькое, робкое дитя с большими глазами, и пожилая болтливая экспедиторша. Все они шумно приветствовали Качура и усадили его между сонным практикантом и робкой учительницей.
В тяжелом трактирном воздухе, в табачном дыму и дремотном свете ламп Качур почувствовал
Против него сидел высокий красивый молодой человек с пшеничными кудрями, нежной кожей и неприятным оскалом. Он смотрел на Качура странным водянистым взглядом и отвел глаза, лишь только Качур поглядел на него. По громкому повелительному тону Ерина было заметно, что он уже навеселе, Матильда смеялась тоже с излишней развязностью, глаза ее были мутны; практикант спал.
— Мы говорили о вас, господин Качур, революционер на пенсии! — засмеялась Матильда. — Где вы все это время пропадали, что так подурнели?
— Старость, ничего не поделаешь! — улыбался Качур и пил. — Постареешь, познаешь заботы и тяготы жизни, и не захочется больше делать глупости…
— Слушайте, Качур. Пустой вы стали, страшно пустой и скучный! — сказала Матильда и повернулась к Ерину: — Вы поверите, что этого человека преследовали за сопротивление властям, что он занимался политикой, организовывал митинги, подстрекал народ?..
Качур отрицательно тряс головой и отмахивался обеими руками:
— Нет, нет, нет! К чему это говорить? Никого я не подстрекал… Да ничего и не устраивал! Никогда не занимался политикой и не буду… Не желаю, чтобы меня так… поймали… чтобы играли мной, мне во вред… Ничем этим я не интересуюсь, совершенно не интересуюсь!
— Тьфу! — воскликнул Ерин. — Слыхали вы его? Боится, что мы его… ах ты проклятый трус! Доносчики, что ли, мы? Да и зачем следить за таким трусом? Ведь он даже сморкаться не осмеливается, когда инспектор близко! И такого преследовать…
Матильде стало жалко Качура.
— Другие времена были!
— Какие такие другие времена! — воскликнул Ерин сердито. — Если человек видит, что не может больше жить честно, пусть вешается! Немало было таких, что повесились. А жить себе на посрамление, другим не в честь…
Качур много пил, улыбка не сходила с его губ.
«Говорите!.. Мне все равно! Не стану с вами спорить… и сердиться не буду… Десять лет тюрьмы… человек больше не ворует… кроток… осторожен…»
Оглянулся через стол и заметил, что красивого молодого человека с пшеничными кудрями уже не было. Матильда смотрела недовольно и задумчиво, чиновник с козьей бородкой нашептывал робкой учительнице нежные слова, а она улыбалась и краснела; практикант, склонив голову на стол, храпел; экспедиторша рассказывала длинную историю, которую никто не слушал.
— Какого черта вы живете, когда вас ничто в жизни не волнует? — спросил
— Жена у меня, дети… и вино!
— Вот горе… — вздохнул Ерин.
У Качура кололо сердце, когда он подымал стакан, тряслась рука. Вино одурманило его; словно в тумане маячил перед ним Ерин, и он казался ему знакомым с давних времен. Качур ткнул в него указательным пальцем и вполголоса засмеялся:
— И этот… и этот не повесится!
Ерин был пьян и вскипел:
— Что? Объясните!
Веселый молодой учитель, который смотрел на все пьяными, вытаращенными, как со сна, глазами, вдруг очнулся и попытался подняться.
— Объясните!
Качур отрицательно покачал головой и замахал руками:
— Нет… не буду спорить… Ни за что на свете! Что видел, то видел… Больше не скажу ни слова!
— Холоп! — воскликнул хрипло и невнятно молодой учитель и опустился на стул.
Ерин подумал, поток, так ничего и не сказав, взял графин с водою и намочил себе лоб.
Качур перегнулся через спящего практиканта и положил свою руку на руку Матильды.
— Мадемуазель Матильда… когда-то, в те времена…
— Ты пьян, старик! — прервала его Матильда и отняла руку.
Качур отвернулся, лицо у него стало темным, обиженным; его пьянило вино и необъяснимая, скрытая горечь, которая появилась много раньше этого вечера, вдали от этих людей. Схватился руками за голову: «Не любит больше!» И сразу забыл, кто его больше не любит; сперва он думал о худой учительнице, потом о Матильде, потом о своей жене, и внезапно его мысли остановились на белолицей и черноглазой Минке.
Он поднял голову, огляделся. Медленно встал, качаясь, вытаращив мутные глаза, и протянул руку:
— Кто из вас, сидящих здесь… кто из вас любил так, как я?
Но увидал незнакомые пьяные лица, удивленные взгляды и смолк.
Ерин подошел к нему, похлопал его по плечу:
— Ну, все хорошо… Теперь мы понимаем друг друга!
— Ну так споем!
— Споем, но не сегодня.
Ерин принес ему пальто, надел шляпу на голову… Ночь была холодная, небо, усыпанное звездами, казалось совсем близким. Дорога была видна, как днем. Качур остановился, качаясь, и смотрел на небо.
— Куда я попал? В какую страну?
Долго думал и решил: «Нет… они не собьют меня с толку! Дети у меня, жена. — Он думал вслух, шел по улице и все кричал: — Дети у меня, жена… Хватит с меня… Не хочу больше!.. Оставьте меня в покое!.. Буду для себя жить!..» Остановился, попробовал голос и запел:
Любимая моя, что ты сделала,
Зачем другого полюбила…
Умолк, и сразу стало грустно: «Тяжело! Скоро осень, потом зима, — разве это пальто?.. Разве это жизнь? Зачем?..»
Подошел к дому; от окна отступила тень.