Брик-лейн
Шрифт:
«Использовал старые связи, — объяснил Шану, — они там все быстренько повскакивали, как меня увидали. Старина Дэллоуэй пожал мне руку. Потерял, говорит, хорошего работника в вашем лице. Так и сказал».
Туалет постоянно засоряется, в коридоре отваливается штукатурка.
«Надо пройтись по знакомым», — повторял Шану, но ничего не делал.
Назнин села и посмотрела на свои руки. Шану читает. На курсы он больше не записывается. Сертификаты больше не множатся, они лежат внизу шкафа в ожидании, когда у кого-нибудь появятся силы и желание их повесить. Теперь Шану не учится, теперь он учит, и от этого главным образом страдают девочки. Назнин тоже достается.
— Понимаешь, — сказал Шану все так
Он прокашлялся и приподнялся:
— В шестнадцатом веке Бенгалия называлась раем всех наций. Вот где наши корни. Разве сейчас этому учат в школе? Разве Шахана знает о рае всех наций? Она знает только о потопах и голоде. Для нее вся эта страна — так, кучка психов.
Он внимательно посмотрел в текст и что-то одобрительно проурчал.
— Понимаешь, если знаешь историю, знаешь, чем гордиться. Весь мир ездил в Бенгалию торговать. Шестнадцатый и семнадцатый век. Дакка была центром ткацких производств. Кто, скажи на милость, изобрел весь этот муслин, и дамаст, и еще кучу всего? Мы. Голландцы, португальцы, французы, англичане — все выстраивались в очередь.
Он встал и по-новому завязал лунги. Назнин, наблюдая его размеренный шаг вокруг дивана, поняла, что он готовится к вечернему уроку для девочек. Биби заберется к нему на колено и смирнехоньким видом попытается убедить его, что внимательно слушает. Шахана, наоборот, будет вертеться в кресле с угрюмо-скучающим выражением лица. Как только он прекратит вещать, она сорвется к телевизору и включит его, а Шану либо снисходительно улыбнется, либо выхлопами брани расшвыряет девочек по кроватям — на безопасное расстояние.
— Чувство истории, — продолжал он, — вот что у них начисто отсутствует. Житель Бангладеш для них — житель Силхета, только и всего. О цвете нашей нации они ничего не знают.
— Полковник Османи [29] , — тихо сказала Назнин, — Шах Джалал [30] .
— Что? — спросил Шану. — Что?
— Наши великие национальные герои и…
— Я знаю, кто они!
Назнин виновато улыбнулась и добавила:
29
Полковник Османи — возглавлял военный комитет партии Авами лиг, в рамках которого была собрана мощная оппозиция, повлиявшая на ход гражданской войны 1971 года, в результате чего Восточный Пакистан стал независимой республикой Бангладеш.
30
Шах Джалал (1271- ок. 1347) — пришел из Дели в Силхет с учениками, чтобы проповедовать ислам.
— А еще они оба из Силхета.
— О чем я тебе и говорю. Люди здесь просто не показывают нашу нацию в истинном свете.
Он забарабанил по книжке и зашуршал страницами.
— Знаешь, что Уоррен Гастингс [31] говорил о наших людях?
Шану замурлыкал и подобрал соответствующее выражение лица, чтобы озвучить цитату:
— «Они мягкие, доброжелательные…» Сколько хороших качеств он перечисляет. По его словам, мы «свободны от худших проявлений человеческих страстей в большей степени, чем любая другая нация в мире».
31
Уоррен Гастингс — первый генерал-губернатор Индии в 1773–1785 годах, политика правления была противоречивой по отношению к Индии и Бенгалии, ориентированной на экономические интересы Британской империи.
Шану
— Да разве прочитают такое в английской школе?
— Не знаю, — ответила Назнин. — Это английская книга?
«Интересно, кто такой этот Уоррен Гастингс».
Шану не обратил внимания на ее вопрос и продолжал, обращаясь к публике:
— Нет. Такое им в школе не рассказывают. Там потоп, здесь умирают от голода, идут на улицу милостыню просить.
Он почесал книгой в ухе.
Назнин подумала о Шахане, о том, как она собирает в пучок черточки своего тонкого длинного личика, словно сейчас их выбросит, словно не хочет, чтобы у нее вообще было лицо. Шахана умеет по-особенному притуманить взор, для своих лет она в этом деле виртуоз. Я ухожу в себя, говорил этот взгляд, и могу надолго там остаться. Когда взгляд ее проясняется, на лице остается только дурное настроение, которое, в свою очередь, выплескивается в приступы гнева. В эти минуты ротик ее становится круглой злобной дырочкой, и Шахана начинает пинаться ногами. Пинает мебель, свою сестру, но чаще всего свою мать.
— За Индию сражались четыре европейские державы [32] . Когда победили британцы, они завоевали всю Индию.
На лбу у Шану проступил пот, хотя в комнате совсем не жарко. Он отерся рукавом и обернулся на диван, посмотрел на мягкую впадинку от головы на подушке.
— В восемнадцатом веке эта часть страны была богатой. Стабильной. Образованной. Она получала — мы давали — треть всей доли доходов Индийской Британской империи.
Книга выскользнула из рук, Шану наклонился за ней. Потрепал края подушки и взглянул на противоположную стену, где на этом же месте в старой квартире висели его сертификаты. Он улыбнулся, и щеки его наполовину прикрыли глаза.
32
Португалия, Голландия, Англия и Франция.
— Когда теряют гордость, — обратился к стене Шану, — это ужасно.
Ночью Назнин встала и отправилась на кухню. Достала из холодильника пластиковую коробочку с едой и, стоя у раковины, съела холодное карри. Если найти работу, можно откладывать. А если откладывать, можно уехать в Дакку. Если же нельзя уехать в Дакку, можно отложенные деньги высылать Хасине. Шану не узнает, сколько она прострочила, сколько пуговиц пришила на пиджаки. Он не узнает, сколько у нее денег, и она сможет откладывать.
Сегодня луна в нерешительности. Прячется вся, в оспинах, за лилово-чернильным облаком; хочет утопиться в небесном мелководье. Как-то Хасина писала, что, глядя на луну, она думает, что и сестричка на нее смотрит. Но здесь небо низкое, жиденькое, не верится, что над Хасиной оно взмывает ввысь, и луна в Дакке совсем другая, не такая, как эта.
Назнин склонилась над раковиной и открыла холодный кран.
— Мамочка.
На пороге Биби. Смотрит, как мать утирается кухонным полотенцем. Лоб у Биби словно нарочно широкий, чтобы на нем умещались все ее треволнения.
— Ты хочешь кушать?
Биби кивнула. Подошла и так же прислонилась к раковине, задрожала. Назнин потянулась было к коробке с печеньем, но Биби показала на пластиковую. Начала есть материнской ложкой и набила полный рот. Они молчали — не тратили время попусту. Наблюдали друг за дружкой. Назнин притворялась, что смотрит в окно, Биби до окна не доросла и поэтому притворно рассматривает треснувший кафель за кранами.
Разия схватилась за поясницу:
— Ты же знаешь, как говорят в деревне: женщина в двадцать уже старуха. Так вот перед тобой сейчас старая-престарая женщина.