Бриллиантовая пыль
Шрифт:
– Ну и хорошо. Дом без кошки - это не дом, - женщина с грустной любовью в глазах посмотрела на переноску.
– Хорошо, когда они здоровы.
Ирина Алексеевна промолчала, не зная, что на это ответить. Катя внесла на прием две кружки чая; разговор зашел на темы, далекие от ветеринарии. Они уже давно общались, как близкие подруги, иногда встречались и ходили вместе по магазинам, а с недавнего времени записались на одни курсы йоги. Вне стен клиники с некоторых пор они не заговаривали о животных, потому что это всегда делало настроение плохим. Забот хватало у обеих и без депрессий.
–
– поинтересовалась Ольга Владимировна.
– Юла юлой. Не уследишь. Я не представляю, как Света с ней справляется. Но любознательная такая, хорошая девчонка. Говорит, хочет стать ветеринаром, как я и дядя Сережа. Вот, жду, когда она достигнет того возраста, что можно будет начать отговаривать, - Ирина Алексеевна хохотнула. Макеева еще раз грустно улыбнулась.
– Там, глядишь, сама перехочет. Ей же сейчас шесть, да? Это такой возраст, когда детки хотят всеми подряд быть. Утром будут работать там, вечером - там, а ночью сторожами подрабатывать.
– О да. Нам бы столько энергии.
Поболтав еще несколько минут на разные отвлеченные темы и допив чай, женщины попрощались друг с другом. Макеева ушла, и в клинике еще на несколько часов воцарилась тишина. Невыносимая тишина. Ирина Алексеевна ненавидела такие дни. От них она уставала еще больше, чем от насыщенных. Хотелось спать, а клевать носом на работе нельзя. Николаичу, развлекающему дома сына, наверняка скучно не было. Вот бы он догадался к ней приехать... но ведь не догадается же.
Вздохнув, Ирина Алексеевна открыла "Плаг Инк." и загрузила новую игру за нано-вирус. Хоть какое-то развлечение, хотя это тоже приелось до невозможности. А еще болела спина. Йога наступит через два дня, до этого времени нужно еще дожить.
Под самый вечер в клинику пришел клиент, неся за пазухой кота, даже по внешнему виду которого было ясно, что у него за проблемы. Как выяснилось минутой позже, ему было тринадцать, на улицу он ни разу не выходил, а в последнее время начал задыхаться. Ирина Алексеевна осмотрела пациента, оценила чудесный синюшный цвет его языка и направила обоих в кабинет с УЗ-сканером. Правосторонняя сердечная недостаточность, приведшая в итоге к обширным отекам и асциту.
– У котика проблемы с сердцем, - выдохнула она.
– Нужно лечить, снимать отек, а потом - пожизненно сидеть на сердечных препаратах. Курсами пропивать будете с перерывом в две-три недели. Сразу спрошу: вы готовы тянуть кота?
Какие-то долгие пять секунд хозяин помолчал.
– А смысл есть?
– вопросил он в ответ через некоторое время. Ирина Алексеевна пожала плечами.
– Это вам решать, есть ли смысл. Хотите ли вы, чтобы он пожил еще какое-то время или у вас нет на его поддержку возможности или желания - это тоже вам решать. Если хотите тянуть - я выпишу лекарства. Если нет - тогда... сами понимаете. Вылечить сердечную недостаточность невозможно. Это поддерживается, но как долго - никто не может вам сказать. Может, месяц. Может, год. Может, несколько дней.
– Сколько будет усыпить?
– почти прошептал хозяин.
– Эвтаназия кошки у нас стоит девятьсот рублей. Если хотите оставить его, чтобы кремировать, то еще дополнительно
– Давайте сделаем.
– Оставлять будете?
– Да. Мне обязательно нужно присутствовать при этом?
– Нет. Если не желаете смотреть, то можете расплатиться и идти домой. С котиком мы справимся. Хотите знать, как это происходит?
– она немного повысила голос, видя, что он хочет что-то спросить. Мужчина кивнул.
– Сначала мы вводим наркоз, и котик засыпает. Затем колем препарат, который останавливает сердце. Сердце, не дыхание. Он не задыхается.
– Хорошо... рассчитайте меня.
Когда мужчина ушел, Ирина Алексеевна прошла в операционную, где Катя уже ввела пожилому пациенту наркоз и готовилась делать интракардиальную инъекцию. Врач остановила ее.
– В чем дело?
– Катя недоуменно приподняла бровь.
– Дай мне. Я хочу.
– Ладно... как скажешь, - фельдшер покорно передала шприц с лидокаином начальнице и отошла чуть назад. Ирина Алексеевна нацепила на себя фонендоскоп и четким, отработанным движением вошла в плоть животного. Она смотрела в глаза коту, вводя смертельный препарат, потом слушала его сердце и свою собственную душу. Есть ли внутри еще что-то, что кричит или хотя бы шепчет, что она поступает неправильно? Как бы ей была охота услышать этот голос... но нет. Ни звука. Только тиканье механических часов у нее на руках и последние дыхательные рывки вытянувшегося в тонической судороге кота.
– Все, - сообщила она Кате с некой разочарованностью в голосе. Фельдшер кивнула, готовя коробку и пакет, а Ирина Алексеевна ушла на прием. "Все" - это значило что? Что животное отмучилось и перестало жить? Или что жалость и умение сопереживать из нее самой высосаны до последней капли?
"Иссякаешь, да? Пламя тухнет потихоньку?"
Нет, не тухнет. Оно уже потухло. Знала ли Ольга Владимировна, что только ее улыбка и безграничная, всепоглощающая любовь к питомцу не дает врачихе стать роботом-ветработником? Не знает. И не должна узнать.
Никогда.
Восемь лет
– Вот тут подтяни... вот-вот-вот... стоп! Стой, а то порвешь. Сейчас я тебе его сдвину чуть повыше, а ты прошивной лигатурой... сосуд задела! Сосуд!!! Задела!!! Блядь!!!
– Сука... зажим, где зажим!
– Катя быстро нашарила рукой на столе анатомический изогнутый зажим и чудом поймала убегающую вглубь собачьего живота оторвавшуюся артерию. Щелк - кровь перестала течь. Ирина Алексеевна подняла на ассистентку испепеляющий взгляд.
– Молодец, блядь! И как я теперь должна, по-твоему, ее перевязать?!
– Прости, - Катя едва не расплакалась.
– Я не специально...
– Когда у тебя рвется сосуд, надо не стоять и тупить, а быстро его перевязывать! Где я вот сейчас его найду? Вслепую вязать буду?
– Ир, я не знаю!..
– Плохо! Ты уже на автомате все это должна делать! Семь гребанных лет ты ассистируешь и мне, и Николаичу, и Карине на операциях, и до сих пор не умеешь быстро вязать сосуды? Это позор! Хочешь ты, чтобы тебя повысили, или не хочешь?