Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало

Тихонова Карина

И женщина с надеждой взглянула на заказчицу, словно надеялась, что она передумает. Но Валька непреклонно ответила:

— Так.

— Хорошо, — сникла женщина. Достала бланк с печатью и начала заполнять счет. Заполнила и подтолкнула через стол клиентке.

— Распишитесь.

Валька достала из сумки пачку тысячерублевых купюр, зажала ее левой рукой, расписалась внизу квитанции. Кинула беглый взгляд на итоговую сумму и принялась отсчитывать деньги.

Накануне, сидя в приемной ритуального агентства, она осторожно поинтересовалась у молодого приемщика заказов, сколько стоит сейчас умереть.

— Девушка, —

ответил он, окинув ее оценивающим взглядом, — дешевле замуж выйти.

И оказался прав. Сумма скромных похорон, котирующихся здесь, очевидно, по третьему разряду, вышла весьма солидной.

— Валентина, — сказала накануне по телефону бабушка, — Клод не приедет.

— Ну, что ж, ответила она спокойно, — похороним без него.

— Я возьму расходы на себя, — предложила бабушка с неким вопросительным знаком в конце.

— Не надо, — отказалась Валька. — Мы с Арсеном все сделаем сами.

— Как знаешь, — ответила бабушка после паузы. И спросила:

— Ну, хоть поминки-то я могу организовать?

— Если можешь — организуй, — ответила Валька и положила трубку.

Разговаривать с бабушкой она сейчас не могла. И Евдокия Михайловна это чувствовала: перестала созваниваться с внучкой так часто, как делала это раньше, если звонила, то только по делу, говорила сухим официальным тоном и избегала любых личных вопросов.

И вот настал день.

Собираясь на похороны, Валька долго и тщательно подбирала одежду. Остановилась на темных шерстяных брюках и черном свитере. Не нашла черного платка и спрятала длинные волосы под темной вязаной шапкой. Немного поколебалась в выборе между старым китайским пуховиком и новым норковым полушубком. Выбрала полушубок. Влезая в рукава, она с горькой усмешкой подумала, что чуть ли не впервые в жизни уделяет столько внимания своему туалету.

Похороны назначили на одиннадцать утра, чтобы могли прийти те, кто работал с Андреем. Арсен накануне съездил в клуб и объяснил администратору, где, когда и во сколько состоится прощание. Тот сочувственно покивал головой и обещал повесить объявление на самом видном месте. Но то ли он не сдержал обещания, то ли коллеги Андрея не захотели обременяться негативными эмоциями, только на кладбище никто из них так и не явился.

«Что ж, — подумала Валька, окидывая взглядом немногочисленную группу людей, пришедших сюда, — в одном Андрей оказался прав. Друзей у него, действительно, не было».

Гроб привезли точно вовремя. Четверо крепких молодых людей с дежурным почтительным сочувствием поставили его на холодную землю и удалились, сжимая в руках пятисотенные купюры, выданные им Евдокией Михайловной «на помин души».

Несколько минут все молча стояли вокруг, не зная, что сказать.

Наконец Евдокия Михайловна сделала несколько шагов вперед и наклонилась над раскрытой крышкой. Валька пристально следила за ней, опасаясь увидеть подтверждение своим самым страшным подозрениям. Но лицо бабушки стало лицом семидесятилетней женщины и выражало только беспредельную усталость.

На белую гипсовую маску, почти слившуюся с подушкой, Валька до этого смотреть не осмеливалась.

«Он у вас очень бледный», — сказала женщина в ритуальном агентстве.

И только тогда, когда Евдокия Михайловна наклонилась над Андреем,

Валька, следуя взглядом за ее лицом, невольно увидела то, что очень боялась увидеть.

Увидела мертвого Андрея.

Она знала, что он умер. Но представляла его всегда таким, каким сохранила память: живым, язвительным, злым, циничным, красивым и очень несчастным. И она боялась, что все эти гримасы, застыв на неподвижном лице, обезобразят его.

Ничего подобного.

Лицо Андрея было не просто спокойным. Оно было безмятежным. Так, наверное, выглядит спящий юноша, помирившийся со своей девушкой после долгой ссоры. С таким выражением, наверное, засыпает человек на земляном полу походной палатки, зная, что завтра он будет дома.

Так, наверное, выглядел Зигфрид, вошедший в Валгаллу.

Когда-то, очень давно, десятилетняя Валька с родителями выстояла двухчасовую очередь в Пушкинский музей, куда привезли картины из Арлингтонской галереи. Американцы выставили полотна знаменитых импрессионистов, и, казалось, вся Москва выстроилась в спиральную очередь, растянувшуюся на несколько кварталов от входа. Целую неделю не ослабевало напряжение вокруг выставки, и очередь не становилась короче. Люди не замечали, что столбик термометра опускается на пятнадцать градусов ниже нуля, не замечали, что идет снег, не замечали, что очередь движется ужасающе медленно. Люди, не отрываясь, смотрели вперед, на далекие двери, поглощенные предчувствием праздника, ожидающего их внутри.

Американцы выставили сорок знаменитых картин. Но Валька почему-то запомнила только одну.

Эдуард Мане. «Смерть тореадора».

Уже потом, став взрослой и достаточно образованной барышней, она сможет удивиться тому, что картина была написана в крепкой классической манере, которую сами импрессионисты объявили мертвой и исчерпавшей себя. Никакого тебе пуантилизма, никаких размытых красок, кривых линий, умышленных диспропорций и неясных очертаний, твердый четкий рисунок, не терпящий двусмысленности.

Молодой мужчина лежал на песке манежа. Он был одет в парадную форму тореадора: черный, расшитый серебром костюм, белую манишку, белые чулки и туфли с большой квадратной пряжкой.

Красивое мужественное лицо, повернутое к зрителю, выглядело спокойным, как у спящего, но почему-то при первом же взгляде на человека становилось понятно: он мертв.

На великолепном костюме, аккуратно расправленном на теле, — ни пятнышка. На чистом ровном песке — ни кровинки. Художник не посчитал нужным дать понять зрителям, как именно умер Артист, развлекая Публику. Это была парадная, торжественная смерть, красивая настолько, насколько смерть вообще может быть красивой.

И сейчас, глядя в лицо смерти, Валька неожиданно испытала ощущение дежавю и перестала бояться.

Сзади захрустел снег, послышались приближающиеся шаги, и она оглянулась. К ним медленно подходила женщина в черном длинном пальто. Ее рыжие волосы с густой проседью не были спрятаны под косынку, но Валька удивилось не этому. Она просто удивилась, что на похороны Андрея явилась тетя Катя.

Екатерина Дмитриевна, не обращая ни на кого внимания, подошла к гробу и положила в него две длинные белые гвоздики. Сделала шаг назад, подняла воротник черного пальто и застыла, о чем-то глубоко задумавшись.