Брильянты на снегу

Раскина Светлана

Через неделю он закончил свои дела в Париже, я попрощалась навсегда со своей старухой-матерью и с отчим домом, и, еще в слезах, стояла на палубе огромного белого парохода, который отправлялся в далекую Россию, о которой имела я самые смутные представления. Но не всё ли равно, если рядом со мной стоял тот, кого я любила всем сердцем и кому я всецело доверяла? И слезы печали на моих глазах быстро сменились слезами радости.

Это было почти настоящее voyage de noces — свадебное путешествие в медовый месяц! Croisiere en mer, морской круиз!

Музыка, цветы, шампанское рекой, роскошная каюта, танцевальные вечера, нарядно одетая публика и лотереи на расцвеченной разноцветными гирляндами

палубе! Никогда еще мне не было так хорошо, так легко! Иногда, правда, мне вдруг казалось, что все вокруг знают — кто я, и смеются не потому, что им весело, а уже надо мной! Но после первого же бокала шампанского все подобные мысли исчезали, и дни неслись один за другим, сливаясь в один большой праздник! Мы были беспечны, словно дети в эти дни, танцевали, объедались сластями и участвовали во всеобщих увеселениях без устали!

…Подойдя к Санктъ-Петербургу, мы пересели на более легкое судно и уже на нем вошли в воды Невы. N, увидав родные берега, пришел в особенно возбужденное и радостное состояние.

Сойдя на землю, мы поселились в одной из самых известных столичных гостиниц. Я никогда раньше не видела таких роскошных номеров, Мари! И еще одна неделя пронеслась как во сне!

А через неделю мы в экипаже отправились в последний этап нашего путешествия — конечной целью было имение N.

И по прибытию я снова была поражена! Когда N. говаривал мне про уединенную и простую жизнь в деревне, я никак не могла себе представить, что он имел в виду роскошный особняк с колонным фасадом, особняк на сорок две комнаты, роскошно отделанных, с мебелью красного и черного дерева, с хрустальными люстрами, с картинной галереей и собственным театром! Настоящий дворец, стоящий посреди разбитого по последней моде, ухоженного английского парка с розами, с сотней редких деревьев, с цветником и огромной оранжереей, где вызревали не только обычные сливы и вишни, но и персики, и апельсины, и даже ананасы!

Немыслимо для бедной француженки!

Могла ли я предполагать увидеть такое в далекой, и, как мне тогда казалось, суровой России? Мне чудилось, что я попала с райский сад, в Эдем!

В доме мне были предоставлены в личное пользование несколько комнат, и комнат чудесных, с высокими окнами, выходящими в сад. Кроме того, N сразу дал мне своих крепостных людей в прислугу. Я, которая совсем недавно сама должна была служить за жалкие гроши, теперь отдавала своим слугам любые приказания, которые беспрекословно и быстро выполнялись! Сначала всё это было мне очень странно, но, мало помалу, я привыкла и уже не представляла себе, как можно жить иначе.

Привыкла я и к праздности, дни шли по размеренному порядку: прогулки по саду и окрестностям поутру, завтрак вдвоем, чтение новейших романов (которые N для меня выписывал) или рукоделье в дневные часы. Я любила вышивать бисером по бумажной канве, и делать маленькие подарки своему другу, вроде расшитого бумажника или домашних туфель. И часто видела я слезы умиления на его глазах, когда он принимал от меня эти маленькие знаки моей любви…

А вечером — ужин при свечах, и прислуживал нам ливрейный лакей.

Однажды N подарил мне щенка комнатной собачки и тот немало забавлял меня, всюду составляя мне компанию и не отставая от меня ни на шаг. Я листала модные журналы и выбирала себе самые лучшие платья по последней моде — атласные и бархатные, с роскошной отделкой (это я-то, которая, бывало, и год, и два носила одно и то же простенькое шерстяное платьице, штопая и перелицовывая его по причине крайней бедности и нужды!). Выбирала я и самую дорогую, самой лучшей замши обувь, потому что это радовало моего друга: он хотел, чтобы у меня было всё «по высшему разряду». Все это выписывалось из лучших

столичных мастерских и магазинов Парижа. Да, Мари, ирония судьбы в том, что когда я жила в моем родном городе, я и подумать не могла, чтобы зайти в них, а теперь была одной из самых почетных и желанных клиенток!

На день ангела, на каждый памятный день, а то и безо всякого повода, я получала от него какую-нибудь бриллиантовую вещицу или жемчуг.

Он предоставил мне переделывать мои комнаты на свой вкус, и я занималась этим самозабвенно, подбирая обои и мебель, вазы и картины, развлекаясь этим и радуясь каждому приобретению.

Была ли я счастлива тогда? Да, я была счастлива совершенно! Но не эти роскошные игрушки составляли мое счастье, а близость, восторг и доверие любимого существа. Призрак голодной смерти был забыт навсегда и, кажется, всё так и должно было продолжаться, но вдруг случилось нечто такое, что насторожило и напугало меня…

Глава 5

Просвещенный помещик обнаруживает истинное лицо

Однажды, засидевшись по обыкновению своему в кабинете за бумагами до вечера, N велел, наконец, подать нам ужин, и не успела я прикоснуться к первому из блюд, как увидела напротив меня в мгновенье исказившееся гневом лицо его, и все, что ни стояло на богато сервированном столе, полетело наземь, так как в порыве ярости сдернул он бархатную скатерть со всеми, стоящими на ней серебряными приборами и английским костяным фарфором и даже самый, весьма тяжелый, дубовый стол, вскочив, двинул с места! Страшный грохот и звон бьющейся посуды дополнил он площадной бранью, обращенной на лакея и повара (из крепостных), которые обыкновенно при ужине прислуживали, и которых он бил уже в эту минуту нещадно, возя за шиворот по залитому вином и бульонами паркету и пиная ногами… Глаза его налились кровью, и в тот момент не помнил он себя, как сказывал мне много после. После избиения этих несчастных, терпевших всё это безропотно и молча, велел он слугам свести тотчас обоих на конюшню и пороть «чтобы впредь неповадно было барина дрянью всякой кормить»! Я оторопела и не могла вымолвить ни слова! Ничего подобного никогда не смогли бы вы увидеть на моей родине. Я слыхала, что в России барин — хозяин и господин слуг своих, и он всецело владеет ими, как рабами, но эта ужасная в своей дикости сцена заставила меня онеметь! Одно дело слышать о таких вещах, и совсем иное — самой стать прямой свидетельницей подобного зверства! Я не узнавала своего друга в этом жестоком помещике, готового буквально убить слуг своих, запороть их насмерть за то только, что не смогли они угодить ему!

Я сильно встревожилась. Никогда прежде не видела я его таким, и впервые мысль о том, как станет обращаться он и со мною, ежели однажды и я впаду в немилость, закралась в мою голову.

Впрочем, очень скоро этот приступ гнева прошел, и прошел совершенно, и N снова был любезен и улыбался мне, как и прежде, и вёл себя самым предупредительным образом. Что до произошедшего, то он извинялся предо мною за то, что не смог сдержать себя и тем испортил наш ужин, и постарался вскорости загладить свою вину новым дорогим подарком.

Позже услышала я, что вспышки эти были у него в обыкновении, и много кто знал о них, что нравом пошел он, на несчастье, в свою мать — женщину восточных кровей, умную, но властную и капризную, и подверженную таким же гневным припадкам, от которых страдали люди ее, коих била она собственноручно, не сознавая себя от ярости.

Теперь только поняла я выражение страха и подобострастия в глазах слуг наших, когда смотрели они на хозяина своего, и в первый день по нашему приезду и во все остальные дни, и прыть и усердие, с которыми выполнялся любой приказ его.