Бритва Оккама в СССР
Шрифт:
Некто Бровкин — загорелый, полный студент в очках, встал и бодро отрапортовал:
— Височные кольца дреговичей имеют украшение в виде таких… Ну, шариков, утолщений похожих на ежевичку! — он так и сказал — «ежевичка».
Девчата захихикали, парни прятали улыбки из мужской солидарности. Бровкин, ничтоже сумняшеся, продолжал:
— Такая характерная форма встречается в захоронениях на большей части Гомельской и Брестской областей. Исследованиями дреговичей занимается Лысенко, но есть и другие ученые, которые помимо славянской теории происхождения дреговичей, описанной
— Достаточно, Евгений! — Богомольников сделал жест рукой, приглашая студента сесть. — У вас есть задатки хорошего историка, но вы слишком увлекаетесь прожектами и растекаетесь мыслию по древу… Так, о чем это мы? О височных кольцах. У кривичей — третьего славянского племени, которое расселялось в верховьях Двины и Днепра, также были свои отличительные украшения. Юленька, не подскажете, как они выглядели?
— Строго! — пискнула веснушчатая Юленька, которая сидела на дереве.
— Верно! — руководитель археологической практики одобрительно улыбнулся. — Строгие, простые кольца из проволоки, без украшений…
Я сделал пару шагов назад и огляделся. Палаточный лагерь, территория которого была огорожена гирляндами флажков, растянутых между стволами деревьев, располагался над днепровскими кручами, под сенью высоких, ровных, как корабельные мачты смолистых сосен. Чуть в стороне, вниз по течению, начиналась зона раскопок — как раз от того самого места, где я нашел первый горшок с серебром. Дальше — вереницей тянулись курганы, размеченные и обозначенные по всем правилам археологической науки.
Пахло сытным кулешом с тушенкой, ребята-кашевары выплясывали возле огромного котла, все в дыму, со сгоревшими на солнце плечами, но веселые и, видимо, слегка пьяные. Недалеко от них, под кустом красной вербы (или ивы, как угодно), валялась в полной прострации некая рыжеволосая красотка.
Ну как — валялась? Скрутилась в позу эмбриона, как я на верхней полке плацкарта буквально вчера, и дула себе на ладони. А я ей говорил, чтобы перчатки одевала. А она занудствовать начала, что мол не одевала, а надевала, и вообще — она тут аки папа Карло вкалывать не собирается. Ну, это до первого керамического пряслица, которое явила на свет Божий из-под гнета земной толщи штыковая лопата… Визгу было столько, будто она сундук с пиастрами отыскала!
— Ну что, товарищ Югова, как насчет интервью? — четыре часа с лопатой и без головного убора под палящим солнцем вырубят кого угодно.
Зоенька дула на сорванные мозоли и шипела:
— Белозор, ты садист! Я сорвалась из Москвы, ночевала в плацкарте, пила какую-то землистую бурду в вашем дубровицком серпентарии, который ты редакцией зовешь, потом тряслась черт знает сколько на машине, которая еще дедушку Ленина помнит, а потом…
— А потом узнала, что такое керамические пряслицы. И нашла сколько — пять штук?
— Восемь…
— Вот видишь! Восемь! Неоценимый вклад в белорусскую и всесоюзную историческую науку!
— Белозор, ты невыносим! Я буду жаловаться! — простонала она из позы эмбриона перемещаясь в положение полусидя и подтаскивая к себе свою легкомысленную сумочку.
— Куда? В Спортлото? — усмехнулся
— В Гаагу! — она покопалась в сумке и достала оттуда… Диктофон!
Тоже — маленький, портативный, кассетный. Импортный. Логотип я не рассмотрел, но в целом — он был ни разу не хуже моего неразлучного Sony. Однако, растет над собой товарищ Югова! Неужто и вправду остались силы на интервью? Зоя снова подула на руки, однако блокнот и карандаш достала, но сразу отложила их в сторону:
— Итак, товарищ Белозор! Я имею намерение говорить с вами о «Последних временах», — сказала она, уселась по-турецки и нажала клавишу записи на диктофоне и переходя на более-менее официальный тон.
Я едва не рассмеялся. Классное, всё-таки, название! «Поговорить о последних временах» звучит почти так же круто как «поговорить о Библии», «поговорить о спасении души» или «о саморазвитии и связи со вселенной». Эсхатологичненько!
— Говорите, нет проблем! Восемь пряслиц — это не шутки, это ты хорошо поработала. Можно сказать — ударно. Что такое одно дурацкое интервью по сравнению с трудовым подвигом во благо исторической науки? А, только один вопрос: вы на кого работаете? — я как-то упустил этот момент из виду.
Вдруг она в «Правду» подалась? А для «Правды» я пальцем о палец не ударю, не говоря уже об эксклюзиве.
— На «Комсомолку». И на «Литературную газету», — призналась она. — Я еще не знаю, куда материал пойдет.
— Тогда нормально. Спрашивай! — милостиво махнул рукой я. — Вступление пропустим, напишешь там что-нибудь сама, ага?
— Ага! Первый вопрос, который волнует и меня, и всех ваших читатаелей: книга написана? И сразу второй: будет ли продолжение?
— Книга написана, сейчас она на столе у бета-ридера… То есть — у первого читателя, — я ткнул пальцем в небо.
Югова сделала страшные глаза, а я многозначительно кивнул, а потом продолжил:
— Да, в общем, десять авторских листов, первая чвсть про приключения военкора Дубровского и полковника Бирилова в черновом варианте готова.
— Первая? То есть планируются еще несколько?
— Я планирую охватить период в двадцать пять — тридцать лет длиной. С девяносто пятого по две тысячи двадцатый, или — двадцать пятый год. Будет эпично! Сколько это получится книг… Сложно сказать. Очевидно, что в двадцать пятом году совсем взрослым героям будет уже тяжеловато вести борьбу с мировым злом на поле боя, возможно — изменится жанр, из авантюрно-приключенческого романа это станет политический детектив… Не знаю, посмотрим.
— Наши победят? Все останутся живы? Я как читатель интересуюсь, мне, например, Бирилов очень по душе, такой… Правильный мужчина! Дубровский тоже, но он — шут и паяц, а я шутов не очень люблю.
— Все умрут, — сказал я. — И шуты, и настоящие герои. Разве что я до этого не допишу. А что наши победят — так это как пить дать. Наши всегда в итоге побеждают. Кстати, а наши — это кто?
— Вы про книгу спрашиваете? — сделала круглые глаза Югова.
— Про книгу, про книгу… Благо, сейчас вроде таких проблем нет. Наши — тут, чужие — там… Так в книге кто для вас — «наши»?