Бро
Шрифт:
— Или в будущее, — кивнул Марлен, думая о своем.
— Совершенно верно. И вот как наш современник поведет себя, встретив гуманоида или, скажем, генсека ЦК КПСС? Интересно же, верно? Мне пеняют порой, что вот, мол, суете наших в античность! Разве нельзя писать о реальных римлянах или эллинах? Можно, почему нельзя… Только вот читателя будет раздражать тогдашняя психология. Люди были иными! Вокруг того же римлянина реяли незримые боги, целые батальоны божеств! Существовал бог дома, и бог двери, бог порога, бог форточки, даже, извините, бог туалета! И человеку в тоге нужно
— Как-то… м-м… инфантильно, — улыбнулся Осокин.
— Детство человечества! — пожал плечами Валерий, смакуя кусочек с помадкой.
— А вот… — Марлен закрутил кистью. — Не знаю даже, с чего начать… М-м… Как-то, знаете, сам собою возник сюжет… Только писать не буду, «художка» — не мое! М-м… Вот, представьте себе. Нашего современника подкараулили, чтобы отметелить, а он неожиданно ощущает в себе иное сознание. Сознание человека, знающего толк в драке. Наш отбивается, идет домой — и спать. Уж больно велик шок. Да, а за дракой следили девушки, причем в одну из них он влюблен… Мнэ-э… Ну, назовем его Полуэкт. И вот…
Осокин в подробностях изложил собственную историю.
— Интересно… — медленно выговорил Большаков, загораясь. — Очень интересно…
— А вот, что бы вы сделали на месте того же Полуэкта и его… м-м… ведомого? Я имею в виду, что бы написали?
— Знаете… — затянул писатель. — Рокировка во времени — это, конечно, занятно. Но лично меня захватил иной вопрос: а почему именно Полуэкт и его… напарник, что ли? Я не спрашиваю, каким образом, Сущность там постаралась, или Институт Времени, не важно. Важен выбор именно этих двоих. Осознанный он или случайный — это, опять-таки, вторично. Но почему они? Может, их что-нибудь связывает? Ну, не знаю… Я бы поискал некий единый параметр!
— А какой? — Осокин навалился грудью на стол, жадно ловя слова.
Большаков покусал губу, рассеянно глядя на улицу.
— Ну, вот представьте себе… — вымолвил он. — Тот, кто «прописан» в прошлом, срезает у себя клок волос, запечатывает его… Ну, скажем, в баночку от диафильма, потом в пакет, пакет засовывает в жестяную банку, и эту «капсулу времени» прячет где-нибудь в Москве. Скажем, на чердаке. А Полуэкт заранее оставляет ему записку, какой дом уцелел с шестидесятых. И находит этот «клад»! И сдает на анализ ДНК! И обнаруживает, что они — братья!
— Ух, ты… — растерялся Марлен.
— Здорово, правда? — ухмыльнулся Валерий. — Ну, это под конец, а для начала можно и родителями поинтересоваться, бабушками с дедушками… Правда… Хм. Не знаю, Игнат, куда такой сюжет вывезет, и что будет в финале… Но мне он по душе! Послушайте… Вы сказали, что не собираетесь писать. А подарите сюжет мне!
— Дарю! — засмеялся Осокин, и крепко пожал протянутую руку. — Может, еще по одной?
— Чайку поесть? — ухмыльнулся Большаков, и глянул на телефон. — Ну, в принципе, рано еще… А давайте! У меня самолет поздно вечером, — откинувшись на спинку, он мечтательно затянул: — Назову роман «Бро»…
Глава 3
Глава 3.
Пятница, 15
Приозерный, улица Ленина
Алена Зимина жила с мамой на углу Профсоюзной и Гоголя, ходила в смену на АТС, а у меня… то есть, у Марлена, ночевала раза два или три в неделю. Разумеется, будущая теща товарища Осокина регулярно ныла на тему «Хочу внуков!», а его вероятная супруга вела разъяснительную работу.
Дескать, встречаться и заводить семью — вещи разные. Успею я еще нанянькаться, хлебну материнского счастья. Пока же твоей дочери всего двадцать два! Ей погулять хочется, и вообще…
В общем, сегодня я сплю один. А томный вечер — самое подходящее время для раздумий. В том числе, тяжких.
Неделя скоро, как я тут. В первый день, помню, рвался назад, к Марине, к Интернету, к имбирному рафу, а нынче угомонился. Конечно, скучаю. Бывает, тоскую. Но здешнее время ласково баюкает меня, приучая к реалу образца 67-го года. И я помаленьку привыкаю…
А вот тайны не оставляют меня в покое, зудят и зудят, как надоедливые мухи. Вот, например, временной поток, в который я окунулся здесь… Он тот же самый, что плескал в будущем? Назовем его первым или базовым. Вроде бы, тот же… Я как рассуждал?
Если бы, скажем, мою тушку забросило в прошлое с помощью какой-нибудь хронокамеры, то это обязательно скорректирует реальность — и от базового ответвится второй временной поток. Но ведь в тутошнем мире ничего не поменялось — никаких перемещений тел, никаких двойников! Следовательно, и парадоксов — йок. Подумаешь, сознание переместилось, душа перелетная…
Впрочем, меня сей въедливый вопрос занимал мало. Больше всего я терзался другим. Почему я? И причем тут Марлен? Понятно, что мое «Я» угодило в его несчастную башку, но почему?! Чем его башка отличается, скажем, от лысой головешки Коняхина? В чем тут секрет?
Может, существует-таки некое пересечение наших с Марленом судеб? На лицо мы с ним как инь-янь. Он — темный, а я — светлый. И отцы у нас разные. Марлен — Денисович, а я — Евгеньевич.
Правда, Аленка упомянула интересную деталь: ее «Марик» рос без отца, как и я. Более того, мать Марлена умерла или погибла, когда сыну едва исполнилось четыре годика. Было это в сорок третьем.
Но и моя мама скончалась в девяносто восьмом, не дожив до моего четвертого дня рождения! Совпадение? Или след?
И я безотцовщина, и Марлен… И его, и меня воспитывали дед с бабой. Кста-ати…
— Вот же ж дурак… — поразился я.
Старики, у которых жил Осокин, оба померли. Но мои-то живы! И прописаны они на той же улице, что и Марлен. Только здесь Центр, хватает домов в два этажа, полно цивилизации, даже настоящий небоскреб торчит — кирпичная пятиэтажка, а дед Семен с бабой Аней живут в Заречье, где сплошь частный сектор. Огороды, коровы, пустобрехи на привязи…
«Схожу!» — решил я, упруго вставая — и различая место, куда я со своей уборкой не добрался. На пыльном верху «стенки» вспухал толстый фотоальбом. Ага…