Бродячее сокровище

Бушков Александр Александрович

— Ах, вот оно в чем дело… — удрученно сказал Мазур. — А я-то, простая австралийская душа, решил, что на тебя произвели неизгладимое впечатление моя белозубая улыбка и ясный взгляд…

— Ага, — сказала девушка. — А еще твоя свежая виза в паспорте. Здесь строго следят за здоровьем въезжающих в страну, так что, если тебе дали визу, не обнаружили никакой заразы…

— Бог мой, как ты цинична…

— Прагматична.

— Ну, тогда скидывай халат и иди сюда.

— Перебьешься, — сказала Энджел с улыбочкой. — Нет, серьезно… С тобой в джунглях не случилось, часом,

чего-нибудь интересного? Заклятые клады, дожившие до наших дней динозавры, индейские людоеды…

— Увы, — сказал Мазур. — Вынужден тебя разочаровать. Мне и в самом деле подвернулись субъекты, у которых была абсолютно достоверная карта, совершенно точно указавшая место, где во время Кортеса индейцы закопали золото… (Энджел сделала презрительную гримаску). Ага, вот именно. Я как-никак повидал мир и в людях разбираюсь… Нет, они вовсе не пытались меня охмурить — с меня нечего взять. Они сами искренне верили, что карта, которую им какой-то прохвост впарил в столице — настоящая и доподлинная. Но я быстро понял, что к чему, махнул рукой и вернулся. Пусть себе ищут — дай бог, вернутся живыми…

— Действительно, ничего интересного, — согласилась Энджел. — Жаль.

— Хочешь, расскажу, как я однажды видел в Желтом море морского змея?

— Не хочу, — сказала Энджел. — Во-первых, из морского змея нынче не выжмешь приличной сенсации, а, во-вторых, ты, по лицу видно, это только что выдумал…

— Ну, мне же хочется произвести на тебя впечатление, — сказал Мазур. — Честное слово, ты обалденная девочка, зубы сводит…

— Спасибо за комплимент, — прищурилась она. — Особенно ценный в устах моряка, повидавшего, бьюсь об заклад, столько экзотических женщин в разных далеких портах… Интересно было, а?

— Уж это точно, — без улыбки сказал Мазур.

И вспомнил самую экзотическую свою красотку — очаровательную Мэй Лань, змею подколодную, вспомнил ночную рукопашную на палубе того суденышка, когда в нем впервые вспыхнула нешуточная боязнь не одолеть… Ах, какая женщина, лютому врагу б такую…

— Вспомнил что-то интересное? — тут же прицепилась Энджел.

— Да нет, — сказал Мазур, торопливо отгоняя крайне неприятные воспоминания. — Сплошная ерунда… Ничего интересного нет в этих экзотических красотках…

— Потому, наверное, что это были сплошь проститутки?

— Ну что ты, — сказал Мазур. — Вовсе не сплошь…

Он не стал рассказывать, что во времена, казавшиеся сейчас седой древностью, у него на одном экзотическом островке была самая что ни на есть законная по тамошним порядкам жена, всецело подходившая под определение «экзотическая красотка». И с легкой грустью поймал себя на том, что никак не может вызвать в памяти лица своей недолгой благоверной, даже имя всплыло из глубин с превеликим трудом…

— Знаешь, а я пришла покаяться, — сказала Энджел вдруг.

— Ну да? — с интересом спросил Мазур. — Я, конечно, не священник, но постараюсь принять вашу исповедь, дочь моя… Вот, к примеру, сколько у вас было…

— Подожди, — прервала она. — Я серьезно. Каюсь, каюсь… Мне тут пришла в голову мысль,

как тебя использовать. Убери с физиономии похотливую ухмылку, я не о том… В общем, мне не особенно нужен шофер или носильщик…

— Мне тоже это в голову пришло. Тогда? Я на что угодно готов по причине лютого безденежья, разве что в рабство на плантации не согласен…

— Успокойся, — сказала девушка. — Рабства даже здесь давно уже нет. Видишь ли, все дело в том, что мне позарез нужен… точнее говоря, нужна импозантная вывеска.

— Интересно, — сказал Мазур. — И главное непонятно пока что.

— Ничего сложного, ты быстро поймешь… Понимаешь, нравы тут специфические. Здешние мужики, все поголовно, крутые мачо — и не важно, по-настоящему, или просто полагают себя таковыми. Дело даже не в долгом владычестве хунты, а в вековых традициях. Только мужчина имеет право на серьезную профессию, а женщина, особенно молодая, на каждом углу сталкивается с тем, что к ней относятся совершенно несерьезно. Не принимают всерьез, хоть ты тресни. Меня предупреждали, но я не придала значения. Оказалось, чистая правда… Короче говоря, мне чертовски трудно работать…

— Не принимают всерьез…

— Вот именно, — сказала она сердито. — А если учесть, что вскоре предстоит очень важное интервью, на которое мой шеф возлагает большие надежды…

— Сенсация?

— Ну, как сказать… В каком-то смысле. Интервью с главарем местных повстанцев.

— Ого! — сказал Мазур. — А как тебе удалось…

— Господи, это не трудно. Эта публика спит и видит, как бы оказаться перед телекамерами — в точности как наши кинозвезды. Но когда к нему заявится не импозантный ведущий с красивой сединой, а молодая женщина…

— Не получится серьезного разговора, а? — понятливо подхватил Мазур. — А значит, и хорошего репортажа…

— Правильно.

— Все равно не врубаюсь, — сказал Мазур. — При чем тут импозантная вывеска в моем лице?

— Господи, это же так просто! — с досадой сказала Энджел. — Я куплю тебе приличный костюм — тут есть местечко, где можно взять весьма неплохой за какие-то полсотни баков. Для пущей важности наденешь очки — с простыми стеклами, но в красивой оправе… Это ты будешь американским репортером, ясно? А я — не более чем скромной переводчицей. Звезда американского телеэкрана и девчонка-переводчица… Ну, сообразил наконец? Разумеется, я тебя предварительно как следует вышколю, выучишь вопросы — на случай, если он захочет говорить по-английски, он как-никак учился у нас в Штатах, чуть ли не в Принстоне… Усек?

— А это безопасно? — спросил Мазур. — Черт их знает, этих партизан. Дикий народ…

— Глупости. Партизаны во всем мире обожают журналистов. Я была и в Африке, и в Юго-Восточной Азии, везде одно и то же, а здесь, вдобавок, следует делать поправку на Латинскую Америку с ее любовью к театральным эффектам, здесь журналистов обожают в квадрате.

— А Дик?

— Дик — оператор, ему камеру держать… Ну?

— Ох, не знаю… — сказал Мазур с сомнением. — Нам что же, придется переться в джунгли?