Бродячие мертвецы
Шрифт:
— Их уже похоронили?
— Ну, конечно.
— Жаль. Хотелось бы на них взглянуть.
— Но нельзя их, ясно-понятно, держать в мертвецкой целый месяц.
— Интересно, какое выражение было на лицах этих умерших?
— Выражение?… Да тоже такое, будто они перед смертью чего-то испугались.
— А что говорят врачи о сумасшедших?
Дохватов возмущенно передернул плечами так, что его кожаная куртка жалобно затрещала.
— С этими докторами прямо беда. Не умеют работать на быстроту. Заявляют, что для них все три случая сумасшествия весьма странные и клинические и что для их исследования
— Своих агентов в Дубовское уже послали?
— Нет. Сам думаю поехать. На прошлой неделе двое наших агентов там были. По другому, правда, делу. Но в их донесениях ничего особенного не имеется. А меня Дубовское, ясно-понятно, заинтересовало. Ты, как со мной туда? Сможешь?
— Постараюсь в редакции получить командировку.
— Давай-давай.
— Только я сначала хотел бы увидеть трех сумасшедших дубовичан в психиатрической больнице.
— Это можно. Сейчас поедем туда…
Санитар психиатрической больницы, угрюмый, белобрысый детина с мускулами и ухватками профессионального вышибалы, открыл дверцу, прикрывавшую решетчатое окно и, ткнув в него пальцем, коротко и хрипло проворчал:
— Они самые.
Дохватов и Холмин с любопытством заглянули в окно. За его решеткой была небольшая комната, ярко освещенная двумя стосвечевыми лампочками, ввинченными в потолок и прикрытыми проволочными сетками. Три деревянных топчана без матрасов, вделанные ножками в цементный пол, протянулись вдоль стен. На двух из них лежали человеческие фигуры в смирительных рубашках: одна молчала, уткнувшись головой в стену; другая, уставившись в одну точку невидящими, опустошенными безумием глазами, выкрикивала, истерически задыхаясь:
— Бродячие мертвецы! Мертвецы… мертвецы… мертвецы!
Третий топчан был пуст, но рядом с ним стоял на коленях бритоголовый человек в нижней рубашке и кальсонах и что — то бормотал глухим, неразборчивым голосом, низко опустив голову.
— Действительно лица у них жуткие. Сплошные гримасы ужаса, — произнес Холмин, с чувством брезгливой жалости разглядывая несчастных, потерявших разум.
— Дюже они спужались чегой-то. Навсегда спужались, — подтвердил санитар.
В этот момент человек на коленях поднял голову и, упершись в решетчатое окно пустым, бессмысленным взглядом, заговорил гнусаво, монотонно и нараспев:
— Молодой месяц взойдет на небе. И встанут из гробов мертвецы. И скажут: «Идите!» А кто не пойдет — да будет проклят. И помрет лютою смертью. И сгорит в геене огненной.
Его последняя фраза перешла в нечленораздельное бормотанье, и он снова опустил голову на грудь. Холмин и Дохватов удивленно переглянулись.
— Откуда он таких слои набрался? — спросил агент.
— Похоже на какое-то заклинание, — заметил репортер и обратился к санитару:
— Что еще этот больной говорит?
Санитар отрицательно крутнул головой.
— Больше ничего. Скажет про месяц и мертвецов, а после бормочет непонятное. Опять скажет и обратно бормочет.
Дохватов и Холмин продолжали разглядывать трех сумасшедших. Потоптавшись у двери с решетчатым окошком, санитар предложил:
— Может, граждане, желаете во внутрь войтить? Ежели не боитесь.
— А чего же бояться? — спросил несколько задетый
— Да этих-то двух бояться нечего. Я их на совесть психспецовками скрутил. А тот на людей кидается, поскольку спецовки ему нехватило; у нас их по норме недостача. Но со мной войтить можно. Меня тут все психи уважают. Мою физику. Она у меня дюже крепкая. С самым буйным справлюсь.
— Нам к ним входить, пожалуй, незачем, — сказал Холмин. — Я на них насмотрелся достаточно. С меня хватит.
— И с меня, ясно-понятно, тоже, — откликнулся Дохватов. — Спасибо, товарищ санитар…
После осмотра сумасшедших они разговаривали с директором психиатрической больницы. Пожилой, — полный и лысый мужчина с холеной «старорежимной» бородкой и «интеллигентским» пенснэ на шнурке, одетый в белый, но не очень чистый халат, раздраженно говорил, обращаясь к Холмину:
— Я уже имел честь докладывать вашему коллеге, что интересующие вас странные клинические случаи безумия требуют тщательного и длительного анализа. Нельзя поставить диагноз без всестороннего изучения истории болезни. Следовало бы поехать на место ее возникновения, но у нас для этого нет абсолютно никаких возможностей: ни медицинских работников, ни командировочных средств, ни…
— Мы это понимаем, — перебил его Дохватов. — Но вы все-таки, как-нибудь, поторопитесь. Уголовный розыск ждать не может. Ясно-понятно?
Врач вдруг рассердился.
— А медицина, милостивый государь, «торопиться как-нибудь» не может. Это вам не воров ловить. Да-с, уважаемый!
— Ничего. Мы сами поторопимся, — успокоительно заметил Холмин.
Директор больницы поклонился с подчеркнутой поспешностью.
— Сделайте одолжение, милостивые государи. Только ко мне, пожалуйста, больше не приставайте…
Вечером Холмин явился к Дохватову.
— Командировку в Дубовское от редакции добыл. Когда едем?
— Завтра утром. Шамовку [3] надо взять с собой. Иначе в столовке дубовского Дома крестьянина с голодухи подохнем. Внешность придется изменить.
— Гримироваться, что ли? — не без удивления спросил Холмин.
— Не гримироваться, а сменить костюмы, — ответил Дохватов. — От моей кожанки и твоего пиджака будет за версту нести Угрозыском. Оденешь толстовочку, кепочку и ватник. Поедем под видом районных заготовителей пуха и пера. Командировочные удостоверения мне сделают. Брезентовый портфель у тебя есть?
3
Еду.
— Никакого нет. Нам портфели носить запрещено.
— Неясно и непонятно почему.
— У репортера в одной руке должен быть блокнот, в другой — карандаш. Портфель держать нечем.
— Ладно. Я тебе достану портфель. Наган тоже.
— Мне, Василь Петрович, револьвер не нужен.
— Опять неясно и непонятно.
— А вдруг с вами в командировке, не дай Бог, что-нибудь случится и милиция, при обыске, обнаружит у меня огнестрельное оружие без разрешения на него. Тогда что?
— Разрешение достать можно. С моим поручительством.