Бронекатера Сталинграда. Волга в огне
Шрифт:
Костя Ступников до войны жил в рабочем поселке на окраине Камышина. За оврагом возвышались новые здания, несколько заводов, порт, а поселок, разбросанный по склонам оврага, больше напоминал деревню. Мелкие дома-мазанки, слепленные в основном из глины, укрепленные бревенчатым каркасом и дранками. Огород, где сажали картошку, овощи, тыквы, несколько фруктовых деревьев. Еще загончик для двух коз и курятник с десятком кур. Вот и все хозяйство.
По вечерам поселок погружался в темноту, электричество дойдет сюда еще не скоро.
Семья Ступниковых жила бедно, как и большинство семей поселка. Четверо детей, дед с бабкой, а работал в основном только отец. Поэтому братья и сестры уже лет с тринадцати начинали подрабатывать, где удастся: нанимались к бахчевникам, пасли скот, а Костя несколько сезонов отработал в рыбацкой бригаде.
Несмотря на все трудности, тянулся к учению, любил книги и единственный из парней на их улице закончил семилетку (ходил за три километра в город), а затем даже поступил в техникум, где успел отучиться один год.
Перед войной едва не женился, но невеста вовремя прикинула, что ничего хорошего ее не ждет. Костя парень крепкий, рослый. Поговорить (да и пообниматься) с ним приятно, но ютится семья в убогом тесном доме, где, кроме отца с матерью, младших братишек и сестры, доживают свой век дед с бабкой. Молодым и приткнуться негде, разве что в отдельном углу, едва не на виду у всех.
– Знаешь что, Костя, – не выдержала невеста. – Ищи-ка ты себе другую, а в твоей халупе и без меня развернуться негде.
– Ты чего, Натаха? – не понял ее жених. – Пристройку сделаем.
– Из коровьего навоза…
В этом невеста была права. Заволжье ниже Саратова – сплошная степь. Леса мало, тем более строительного. Рубленный из сосны дом считался признаком большого достатка. В основном тесные дома лепили из самана, а камышовые и соломенные крыши трепал, разлохмачивал постоянный степной ветер.
– Подожди, Наташка. Я и деньги уже начал откладывать. В техникуме учусь, мастером стану.
– Не скоро ты им станешь, да еще в армию заберут. Мне уже девятнадцать, чего еще ждать? Скоро пальцами в спину тыкать начнут. Все ровесницы замужем, а эта, видно, совсем никудышная – никто не берет.
Если прямо сказать, то до красавицы Наташке было далеко. Обычная девчонка с конопатым, по-своему приятным лицом и рано созревшими округлыми формами. Но кроме Кости, заглядывались на нее и другие парни. Хозяйство у Наташкиного отца крепкое, сама не дура, и подержаться есть за что.
Вот так и закончилось неначавшееся сватовство. Наталья вышла замуж за сына кожзаготовителя, зажиточного, по меркам нищего поселка, мужика, имевшего просторный дом, лошадь, домашнюю скотину и построившего молодым отдельный флигель. Теперь, встречаясь на улице, Костя старался обойти бывшую невесту стороной, а та вообще в его сторону не смотрела. Хорошо одетая, в сумке покупки – денег в новой семье хватало.
Но вскоре началась война, и все это несуразное сватовство стало казаться ерундой по сравнению с огромным несчастьем, свалившимся
Забрали на фронт отца, двоюродных братьев, почти всех молодых парней в поселке. И как в воду канули. Молчание, редкие письма, сплошь замазанные цензурой. Что в них секретного или откровенного, понять было невозможно. Разглядывали листки на свет, пытаясь прочесть, но краска у цензоров была качественная.
К осени пошли похоронки, а больше всего сообщений «пропал без вести». Иногда складывалось так, что вообще ничего не поймешь. Приходила похоронка, следом известие, что пропал без вести, а потом затертое, невесть когда отправленное письмо от сына или мужа, что, мол, жив-здоров, воюет. Неразбериха была полная, как и сообщения по радио с фронтов.
То бубнят, что отбросили немецкие войска от какого-то крупного города, расколошматили дивизию и кучу танков, а спустя неделю новое сообщение – бои идут уже восточнее. Значит, взяли фрицы этот город.
Костина тетка бегала, как полоумная, выла, ходила в военкомат – у нее пропали без вести оба сына, а муж как в воду канул – ни писем, ни сообщений. Сытый военком объяснял: муж и сыновья воюют, не до писем. Когда тетка ему окончательно надоела своими причитаниями, приказал часовому вообще не пускать ее в военкомат.
– От дел только отрывает!
На этом безрадостном фоне по-дурацки хвастливыми выглядели письма соседа по улице Женьки Сиротина, который попал в летную школу, хвалился, что уже летает, а фашистов-гадов наши соколы били и бить будут. Мол, вы обо мне еще в газетах прочитаете. Бабы, уже потерявшие своих сыновей, только головами качали, а мать Женьки оправдывалась:
– Он у меня с детства дурачок был. Кто же его в летчики определил? Пропадет он там.
И начала плакать вместе с остальными соседками. А Костю призвали в середине декабря. Тогда не умолкал репродуктор, сообщая о мощном наступлении наших войск под Москвой.
Так получилось, что попал он в одну команду с Наташкиным мужем. Отец сумел какое-то время, пользуясь связями, продержать того в тылу, но в декабре добирали подчистую. Ходили слухи, что погибли и попали в плен многие тысячи. Слово «миллионы» и произносить боялись, хотя потери, как много позже выяснилось, исчислялись к концу года именно миллионами.
Бывший соперник, а теперь Наташкин муж был грузный, хорошо откормленный, но фронта боялся не на шутку и пытался держаться ближе к Косте Ступникову.
– Мы ж навроде родственников…
– Пошел бы ты подальше, – презирая заискивающего здоровяка, гнал его прочь Костя. – Ищи другое место, не трись возле меня.
Хотя в чем тот был виноват? Ну, выбрала Наташка его, и пусть живут. Просто разозлило, что сытый «родственник» в поселке здоровался через раз, а здесь в друзья полез. Куда его распределили, Костя не знал, а сам прошел под Астраханью пятимесячную учебу во флотском экипаже.